Пестрота отражений
Шрифт:
Чачины мальчишки залезают на хозяина леса, как на деревце, и машут сестре с самого верха. Она в ответ скалит свои пять рядов зубов.
— Ты не устала? — спрашивает Чача Камышинку шёпотом у меня за спиной, но, видимо, получает отрицательный ответ. Бабулю он уже усадил на торчащий из земли корень удобной высоты, но таких корней тут прорва. — Может, поплавать хочешь?
— Взрослым с мальками нельзя, — вздыхает она. — В детстве нас много было в реке. Весело. Играли. Взрослые так не могут играть.
— Скучно тебе в деревне? — понимающе говорит Чача. —
Ирлик, который до сих пор о чём-то шушукался со своей женой, внезапно встрепенается.
— А, чуть не забыл! Мне Умукх передал для тебя кое-что.
Он роется по карманам — сегодня на нём что-то вроде кришнаитского балахона с нашитыми на неожиданных местах контрастными ксивниками. Я даже представить себе не могу, где это он такое побывал и это приобрёл. Из кармана он добывает что-то белое и подвижное, подцепляет его за кончик и демонстрирует Камышинке. Это оказывается переливающаяся белая змейка — из тех, что у Умукха на голове растут вместо волос.
— Это надо съесть? — спрашивает Камышинка.
— Нет, это браслет, — усмехается Ирлик. — Давай руку.
Она послушно протягивает тонкое запястье. Змейка обвивается вокруг и кусает себя за хвост, тут же замирая и превращаясь в неподвижное украшение.
— Во, — довольно объявляет Ирлик. — Байч-Харах, скажи, есть разница?
Азамат прислушивается к своим ощущениям, потом подходит ближе, почти вплотную к Камышинке.
— Да, несомненно, — определяет он. — Сейчас я ничего не чувствую.
— Ну вот и отлично, — радуется Ирлик. — Успехи делает братишка. Глядишь, и брониад лечить научится такими темпами.
Чача поясно кланяется богам, а потом и Азамату.
— Ахмад-хон, позволите мне её во дворец взять? Она много места не займёт…
— Позволю, только комнаты выбери поприличнее. Не в чулане же ютиться. И сыновей тебе пора к себе забрать, а то что они у тебя как дикие? — он мотает головой в сторону гигантского хозяина леса, у которого на плечах визжат мальчишки, пока он, невзирая на возраст, легко перепрыгивает то на один берег реки, то на другой, заставляя мелкую речную дочь поворачивать головёнку из стороны в сторону. В воде хозяин леса отражается котом.
— Хорошие детки, — довольно мурлычет Ирлик. — Уж не знаю, что ты, Камышинка, за тварь, но детей хороших рожаешь. Мне нравятся. Младшая как вырастет, моей духовницей будет.
— Она жрица, — тут же поправляет Камышинка.
— Жрица чего? — приподнимает бровь Ирлик.
Камышинка мнётся.
— Тут такого нет…
— Вот именно, — Ирлик склоняет голову в назидательном жесте. — А я есть. Она в мой месяц родилась, значит, будет мне духовницей.
— А мне? — надувает губки Укун-Тингир. — Она моей стихии.
— У тебя и так духовников завались! — возмущается Ирлик.
— Только люди, — продолжает дуться Укун-Тингир. — У тебя чудищ завались. Я то-оже хочу.
Ирлик поджимает губы, как будто собрался спорить, но потом смиренно вздыхает.
—
— Давай, — охотно соглашается Укун-Тингир. — Через месяц.
— Отлично, — лыбится Ирлик и склоняется поближе, чтобы шепнуть ей в перепончатое ухо: — А ты календарём пользоваться научилась?
Укун-Тингир хищно улыбается в ответ.
— Научусь.
На пути домой мы с Азаматом заглядываем в гости к Исару, благо его лесопилка как раз на маршруте. Чача с нами, конечно, не полетел: даже в присутствии Камышинки он панически боится высоты, поэтому всё его семейство возвращается на поезде.
— Вы с ночевой или как? — спрашивает Исар, проводя нас в гостиную.
— С ночевой, — решительно отвечает Азамат. — Без Чачи я во дворец не сунусь. Пока он болел да жену выхаживал, я там чуть всех не уволил. К хорошему быстро привыкаешь.
— Он теперь ещё под постоянным Камышинкиным влиянием станет поприятнее в общении, — замечаю я. — Она ведь ему мозги правит как-то. И во что инвестировать подсказывает.
— Так это она? — удивляется Азамат. — А я думал, это он такой умный.
— Какой ни будь умный, а будущее знают только боги, — замечает Исар, разливая по пиалам разбавленный сок и придвигая к нам ведёрко со льдом. В гостиной у него прохладно, но день был жаркий, а мы вдоволь нагулялись по знойному лугу на берегу Хинделин. — Извините, крепких напитков не предлагаю, я с этим делом завязал.
Я давлюсь смехом, делая вид, что поперхнулась.
Дело в том, что после откачивания Камышинки мы с Арай пошли во дворец и хорошенько выпили. Я — отпраздновать победу безумия над хаосом, а она — снять стресс после встречи с тремя богами в тесном помещении. Ну и как-то разговорились, засиделись, в общем, немножко… до утра. Азамат давно спать ушёл.
Утром ей позвонил муж и, поняв, что она лыка не вяжет, примчался. Стал мне выговаривать, мол, как это такое, ненаглядную его споила. На что Арай, с трудом встав на ноги и покачиваясь, отвела его посмотреть на мелкую речную дочь, которая плескалась у нас в бассейне. Мол, оцени, с чем я имею дело, а тогда уж и претензии предъявляй.
Исар оценил. И уверовал, что белая горячка передаётся половым путём. А потому с тех пор спиртного даже не нюхает. Арай мне по секрету сказала, что он при одном запахе алкоголя сразу вспоминает оранжевую галлюцинацию в бассейне и глотка сделать не может. Но меня за развращение Арай простил.
— Камышинка всё же не богиня, — спорит Азамат. — Я не знал, что она будущее предсказывать умеет. Надо бы мне с ней побеседовать на эту тему, раз уж она теперь во дворце будет жить. А то, может, мне надо ей предложить место в министерстве финансов? Будущее муданжских компаний мне проверенные знающие прогнозируют, но какой бог расскажет им про мировые фондовые рынки? Да и в министерстве не помешает флегматичная сотрудница, которая в стрессовой ситуации отращивает акульи зубы.