Пестрые истории
Шрифт:
Если сжимал руку в кулак, отставляя при этом согнутый мизинец, то человеческих сил не хватало, чтобы этот мизинец выпрямить. А если брал в кулак апельсин, то, как бы ни сжимали этот кулак, апельсин в нем оставался целым.
Плиний тоже, упоминая о нем, кратко сообщает, что из положения «стоя» его никто не мог сдвинуть с места. Другие писатели усложнили номер, ставя Милона на диск, смазанный маслом,с которого его тоже невозможно было сдвинуть.
Ни с чем не сообразуется и самый известный трюк великого атлета. Будто бы на каких-то олимпийских играх случилось, что он на стадионе, обхватив рукой четырехлетнего
Обхватил — это еще куда ни шло, но то, что съел, — этого мы проглотить не в силах.
Вес четырехлетнего вола, по крайней мере, три центнера. Если взять в расчет только мясо для жарки, к которому надо прибавить еще и соответствующее количество хлеба, то получим такую ужасающую гору еды, принять которую понадобился бы желудок кита. А к этому еще надо добавить то количество вина, которым пришлось бы запивать эту мясную тушу.
Вся эта история — достойный внимания пример людского легковерия. Сколько веков пробегала она кругами на стадионе Времени, во скольких кабинетах скольких ученых, переписчиков рукописей осталась нетронутой сказка, и не нашлось никого, кто бы развенчал ее.
Даже самую смерть Милона молва окружила сказочным покровом. Шел-де он по лесу, увидел дуб, ствол которого хотели было расщепить вбитыми в него клиньями. Работу забросили вместе с клиньями, оставшимися в стволе дуба. Милон повыдергивал их и хотел голыми руками расщепить дерево. Но он уже был не тем поедающим волов атлетом, мускулы были уже не те: щель в стволе сомкнулась и так прищемила его руку, что он не смог ее выдернуть. В лесу он был один, понапрасну звал на помощь, только привлек криками диких зверей, они пришли стаями и съели беззащитного человека.
О другом знаменнтом атлете упоминает Павсаний из Малой Азии [175] в своих путевых записках 160–174 гг. н. э. Во время посещения Олимпии он еще видел там колоссальную статую атлета Полидама. О нем ходила молва, что на горе Олимп он голыми руками убил дикого льва, а одного быка он, правда, не убил, но так ухватил его за заднюю ногу, что бык не мог пошевельнуться, словно был замотан в попону. Его он тоже прикончил — так, для пробы сил. Пил раз с друзьями в корчме, когда свод потолка начал трескаться, все убежали, а он остался и хотел руками поддержать рушащийся свод. Но не рассчитал, потолок обвалился, и полетевшие обломки размозжили ему голову.
175
Павсаний (II в.) — греческий путешественник и историк из Малой Азии (из Лидии). Его труд «Описание Эллады» (ок. 180) — отчет о путешествии по Греции основан на личных наблюдениях и других источниках и очень важен для истории античной культуры и искусства, для изучения истории, религии, мифологии: Павсаний сообщает о том, что видел, и о связанных с посещаемыми местами мифах и легендах, не забывает рассказать о картинах, статуях, скульптурах, не претендуя при этом на роль серьезного критика. — Прим. ред.
Тот же Павсаний рассказывает и об атлете Теагене, которым тоже был непобедимым героем арены: он получил 1 200 венков победителя,и еще при жизни ему поставили памятник. После его смерти один его побежденный противник глубокой ночью подобрался к статуе и в бессильной злобе принялся стегать ее кнутом. Статуе наконец надоело это унижение, она повалилосьна обидчика и
Жуткая, должно быть, была длань у Гая Юлия Вера Максимина, который из мальчишки-подпаска пробился в императоры Рима. Большой палец руки у него был так толст, что он вместо перстня натягивал на него браслет жены. Если он одним пальцем стукал кого-нибудь, тому казалось, что его ударили палкой. Пальцами растирал камни в порошок, раз был замечен в том, что ударом кулака расшиб лошади нижнюю челюсть.
Мало известно о том, как древнеримские атлеты мерялись силами. Плиний сообщает только о двух профессиональных тяжеловесах (VI, 19). Одного звали Фусий, его показательный номер состоял в том, что он к каждой ноге привязывал гири весом по сто фунтов, столько же поднимал руками, а две гири по двести фунтов клал на плечи. Римские фунты в пересчете на современные меры веса составляют 100 фунтов — примерно 32 килограмма, то есть всего получается около двух с половиной центнеров.Приходится принимать на веру, что с этим грузом он еще и взбирался на лестницу.
Плиния это ничуть не удивляет, — как он говорит, — сам своими глазами видел в театре такого силача: на нем был свинцовый панцирь весом в пятьсот фунтов, столько же весили его свинцовые сапоги, и он с этим грузом, то есть более трех центнеров, еще обошел весь просцениум.
И все же нет такого атлета, который смог бы остановить телегу Времени. Она пробежала две тысячи лет, пока не подошла опять к такому богатырю, которого невозможно было сдвинуть с места. Диннис фон Клейст звали его, а жил он при дворе герцога Померанского около 1570 года.
После одной пирушки он засунул мизинец за пояс герцога, и напрасно хозяин пытался оторвать палец от своего пояса, дергал, оттаскивал — палец не отставал, словно его приклепали туда. Богатырь еще и подначивал хозяина, чтобы тот попросил помощи. Вскочил один из гостей, схватил атлета за руку, стали тянуть, но и вдвоем не осилили одного мизинца. Пошли еще и другие, собралось их десятеро,ухватились друг за друга, очень старались, лбами об пол чуть не стукались, а пальца ни на вершок оттянуть не смогли.
Снова пирушка, новое испытание сил. Блестящее общество жаждало доброго вина, а в подвале нашлось пять бочек отличного итальянского вина. Его благородие фон Клейст предложил на спор, что он сразу принесет все пять бочек. Местные знали его силу и не стали ввязываться, а приезжие приняли вызов. В погребе новоявленный Фусийвзял по бочке подмышки, по одной взял руками за пробки, а пятую прихватил зубами,правда, с великим стоном, но все же поднялся в обеденную залу. Высокие гости платили и пили. (Согласно немецкому тексту каждая бочка вмещала анкервина. Если эту старинную меру объема принять за сорок литров, то всего поклажа составила двести литров вина.)
В кухне очищали черешню от косточек. Косточки внесли к гостям на огромном блюде, человек с железными руками погрузил ладони в блюдо, и сколько сумел загрести косточек в горсть своими огромными руками — все оказались раздавленными!
Серебряные талеры ломал, словно вафли, а золотой кубок он сдавил так, что вино прыснуло до потолка. Но он был, видать, смышленый человек, заранее условился, что кубок оставит себе, а обломки талеров положит в карман. Впрочем, ему тоже не удалось умереть своей смертью: зимой под ним треснул лед, и он утонул в реке.