Пестрые истории
Шрифт:
В другой раз он взлетел на масличное дерево, встал на колени на тоненькой веточке. Она не сломалась под ним, только слегка колыхалась, словно на ней сидела птичка.
В Копертино в женской обители св. Клариссы шел обряд пострижения в монахини. Во время ритуала переодевания Иосиф, стоя на коленях в углу, молился, вдруг вскочил, подбежал к исповеднику новой монахини и, схватив его под руку, вознесся с ним ввысь. Какова была причина и цель этого показательного выступления — неизвестно.
И последний случай из многих.
Одного безумного из знати привели к нему, чтобы он
К этим историям о полетах и парении в воздухе не хочу привязывать грузило толкований и разъяснений. Я обидел бы моих читателей, если не доверял бы их рассудительности.
Всего только повторю, что профессор Геррес преподавал историю в Мюнхенском университете.
Наш ученый, герой этого сюжета, слепил глаза при свече или масляной лампе, упрямо цепляясь за поверье, что будто бы древние знали секрет вечного светильника.
Ссылались на древнеримские захоронения: ибо, когда некоторые из них вскрывали, внутри гробниц светильник все еще горели гас только с притоком свежего воздуха. Такой чудесный светильник был обнаружен во времена правления папы Павла III в захоронении дочери Цицерона Туллии, — таким образом, зажженный в память об усопшей светильник горел на протяжении что-то вроде тысячи пятисот лет!
Сказку о чудо-светильниках с апостольским рвением распространял Фортунио Личети, который в начале XVII века преподавал медицинские науки в Падуанском университете. Во всяком случае, желая проникнуть в секрет плошки, за неимением лучшего придумал такое объяснение: дым в ней при горении снова сгущался в масло,постоянно подпитывая фитиль. Наверное, в этом процессе не обошлось без какого-то древнего изобретения, ныне утраченного.
Ну а фитиль? Он же сгорал, или нет?
И опять в ответ очередное «наверное»: наверное, этому препятствовало какое-то тоже неизвестное нам устройство.
У Яноша Араня есть такая строка: Мудрое слово родится из уст мудреца.
Однако тогдашний ученый мир вполне удовлетворился этим объяснением и загасил фитилек своего любопытства. А вот если бы ученые призадумались, то не уставали бы дивиться тому, где же был разум у древних римлян, когда с помощью такого замечательного изобретения они освещали — подумать только — усыпальницы, ведь покойникам никакой надобности в том не было? А ведь подобными фонарями можно было залить светом ночной Рим, да и из жилищ тоже навеки изгнать тьму.
От чего же затеплилась сама эта научная фантазия?
Когда вскрывали гробницы, то видели проблеск пламени, однако это был свет угасающий,а не возникающий.Под
Ложный свет сманивал на ложный путь светлые ученые головы.
Образ Архимеда, подобно вечному светильнику, сияет нам сквозь мглу тысячелетий.
Кто познакомится с творчеством Архимеда-ученого, тот снимет шляпу даже просто как перед великим человеком.Он был близким родственником сиракузского царя Гиерона, но питал глубокое отвращение к придворной жизни, ему не требовалось ни чинов, ни денег, он шел своим путем, куда влекла его жажда знаний.
К этому пламенного ума ученому репьем пристала легенда, что-де, когда римляне осадили город Сиракузы, то он фокусирующими лучи солнца зеркалами поджег римские галеры.
Никому и в голову не пришло приступить к разбору этого вопроса с другого конца: если у Архимеда в самом деле были такие зеркала, то они вызывали бы возгорание исключительно в точке схождения лучей. Достаточно было легкого дуновения ветерка, слегка покачнувшего галеру, как зеркалам пришлось бы начинать работу снова. У римских корабельщиков, однако, хватило бы ума, заметив злонамеренную игру зеркал с берега, не ждать, сложа руки, пока луч-убийца не упрется в борта их кораблей.
Но позднейшая научная мысль споткнулась уже с самого начала. Обсуждалось, какого размера должны были быть эти зеркала, и на каком расстоянии должны были стоять от них на якоре галеры, чтобы покорно дать себя поджечь.
Бюффону надоели эти бесплодные головоломки, и он встал на путь опыта и практики.
Он исходил из того, что Архимед ни в коем случае не мог оперировать одним-единственнымзеркалом. Такой гигантский отшлифованный металлический лист (стекла, покрытого амальгамой, тогда еще не знали!) вряд ли по тем временам можно было изготовить. Поэтому в своем эксперименте, проведенном в 1747 году, Бюффон использовал 168 штук малых зеркал размером 25x20 сантиметров, он нацелил их на дощатый забор, отстоявший на расстояние 90 метров. И нацеленные в одну точку тепловые лучи, в самом деле, подожгли сухие доски!
Из этого он сделал вывод, что если количество зеркал удесятерить, а при необходимости увеличить раз в сто, то можно поджечь еще более толстые доски и на гораздо большем расстоянии.
Практический опыт, однако же, снова перешел в теоретические подсчеты: как много малых зеркал мог собрать ученый и как направлял их, — потому что римляне при первом же прикосновении лучей к галерам отошли бы дальше.
Хотя, конечно, вполне возможно, что Архимед сконструировал метательные машины,с помощью которых забросал корабли зажигательными материалами. Должно быть, отсюда и пошел вымысел о тепловых лучах, это могло больше прийтись по нраву романтической науке.