Пьесы о далеком и близком
Шрифт:
Де Риз. Ну и что ты об этом скажешь?
Прэттл. Это напоминает мне твою комнату в Итоне.
Де Риз. Мою комнату в Итоне?
Прэттл. Да, у тебя там всегда на полу валялись бумаги.
Де Риз. О, да…
Прэттл. И что это?
Де Риз. Все это — стихи; и это мой алтарь Славе.
Прэттл. Славе?
Де Риз. Той самой, которую познал Гомер.
Прэттл. Боже всемогущий!
Де Риз. Китс ее так и не увидел. Шелли умер слишком молодым. В лучшие времена она приходила поздно, теперь — не приходит вообще.
Прэттл. Но,
Де Риз. Я посвящаю ей все мои песни.
Прэттл. Но ты же не думаешь, что можешь и в самом деле увидеть Славу?
Де Риз. Мы, поэты, олицетворяем абстракции, и не только поэты, но и скульпторы и живописцы. Все величайшие мировые создания — создания абстрактные.
Прэттл. Но я же говорю о том, что они на самом деле не существуют, как существуем ты и я.
Де Риз. Для нас эти создания гораздо реальнее, нежели люди; они переживают поколения, они созерцают падения Царств: мы проносимся мимо них как пыль; а они остаются — неподвижные, немые, лишенные чувств.
Прэттл. Но… но ты же не можешь думать о том, чтобы увидеть Славу; ты не ожидаешь встречи с ней.
Де Риз. Нет, не я. Я никогда ее не увижу. Она, с золотым горном, в греческом платье, никогда не явится мне… Но у каждого есть свои мечты.
Прэттл. Вот что… Чем ты весь день занимался?
Де Риз. Я? Ну, я всего лишь писал сонет.
Прэттл. Длинный?
Де Риз. Не особенно.
Прэттл. И насколько же длинный?
Де Риз. Около четырнадцати строк.
Прэттл. (впечатленный) Я скажу тебе, что это такое.
Де Риз. Да?
Прэттл. Я тебе скажу. Ты слишком много работаешь. Со мной однажды случилось такое в Сандхэрсте, перед выпускным экзаменом. Мне было так плохо, что я даже видел кое–что.
Де Риз. Видел кое–что?
Прэттл. О Господи, да: свиньи в мундирах, крылатые змеи и все прочее, видел даже одну из твоих крылатых лошадей.
Де Риз. Но, дорогой мой друг, ты ничего не понимаешь. Я всего лишь говорю, что абстракции для поэта так же близки, реальны и зримы, как твои букмекеры или официантки.
Прэттл. Я знаю. Отдохни.
Де Риз. Может, я и отдохну. Я сходил бы с тобой на музыкальную комедию, которую ты собираешься посмотреть, но я слегка утомился, пока это писал; все–таки тяжелая работа. Я схожу в другой раз.
Прэттл. Откуда ты узнал, что я собираюсь на музыкальную комедию?
Де Риз. Ну а куда же ты еще мог пойти? Гамлет идет у лорда Чамберлена. Ты не пойдешь туда.
Прэттл. Мне это понравится?
Де Риз. Нет.
Прэттл. Что ж, ты совершенно прав. Я собрался на «Девушку из Бедлама». Всего хорошего. Мне нынче надо расслабиться. Уже поздно. И ты отдохни. Не стоит добавлять еще строчку к этому сонету; четырнадцати вполне достаточно. Отдохни. Не езди никуда ужинать, просто отдохни. Мне это иногда помогает. Всего хорошего.
Де Риз. Всего хорошего. (Прэттл уходит. Де Ривз возвращается к своему столу и садится). Старый добрый Дик. Он такой же, как всегда. Боже, как идет время. (Он берется за перо и за свой сонет и вносит несколько исправлений). Что ж, кончено. Я с этим больше ничего сделать не могу. (Он встает и подходит к экрану, отодвигает его немного назад и
We are such stuff
As dreams are made on, and our little life
Is rounded with a sleep.
(Он замолкает ненадолго, а потом резко поднимает голову). Моя комната в Итоне, сказал Дик. Ужасная свалка. (Когда он поднимает голову и произносит эти слова, сумерки уступают место яркому дневному свету, как будто намекая, что автор пьесы заблуждался и все происходящее — не более, чем сон поэта). Так оно и было, и ужасная свалка (глядя на экран) даже там. Дик прав. Я приберу все это. Я сожгу всю эту чертову груду. (Он решительно подходит к экрану). Все чертовы стихи, на которые я по великой глупости тратил свое время. (Он отставляет экран. Слава в греческом платье с большим золотым горном в руке стоит на алтаре неподвижно, как мраморная статуя богини).Так… ты пришла. (Некоторое время он стоит, пораженный увиденным. Потом склоняется пред алтарем).Божественная леди, ты пришла. (Он протягивает к ней руки и ведет ее от алтаря к центру сцены. В тот момент, который актер сочтет подходящим, он снова берется за сонет, который был возложен на алтарь. Теперь он протягивает сонет Славе). Это мой сонет. Он хорош?
(Слава берет его, читает в полной тишине, а поэт в неописуемом волнении следит за ней).
Слава. Ты в порядке.
Де Риз. Что?
Слава. Ничего себе поэт.
Де Риз. Я…я… не понимаю.
Слава. Ты — самое оно.
Де Риз. Но…это невозможно…ты же знала Гомера?
Слава. Гомера? О да. Слепой старый крот, и на ярд ничего не видел.
Де Риз. О Небеса!
(Слава очаровательно шествует к окну. Она распахивает створки и высовывает голову наружу).
Слава (голосом женщины, которая с верхнего этажа зовет на помощь, когда в доме вовсю разгорелся пожар). Эй! Эй! Ребята! Эй! Слышь, народ! Эй!
(Слышен гомон взволнованной толпы. Слава поднимает свой горн).
Слава. Эй, он поэт (Быстро, через плечо). Тебя как кличут?