Пьесы. Том 1

Ануй Жан

Жанетта. Не боюсь. А уж если хочешь знать, мне противно. Не хочу, чтоб на меня возводили напраслину. (Вдруг Флорану.) Может, я и завидовала, как все, что ей привалило такое счастье и вы ее увезли, но одно дело - завидовать, а другое -- прийти да так вот нагадить... Это она вызвала меня.

Тереза. Дура, дура!

Жанетта. Обещала оплатить проезд да еще дать триста франков впридачу.

Пауза.

Флоран (поворачивается к Терезе). Зачем ты вызвала сюда эту девушку?

Тереза. Чтобы она поговорила с тобой.

Флоран. А что ты просила ее сказать?

Жанетта. Ох, мсье, такую мерзость...

Флоран (принужденно

смеясь). Что это еще за выдумки? Что ты просила ее сказать? (Тереза не отвечает. Оборачивается к Жанетте, берет ее за руку.) Что должны были мне сказать? Ну скажите же наконец, раз вас просят.

Жанетта (вырываясь). Нечего мне руки выворачивать! Мне что, мне не жалко сказать, если вам так хочется... Я для этого три сотни километров отмахала... Она написала, чтобы я приехала и сказала вам, что она была любовницей Госты...

Флоран (отпускает ее). Госты...

Жанетта. Ну да, жила с любовником своей матери... Уж не посетуйте, мсье.

Флоран (обернувшись к Терезе). Это чудовищно. Зачем ты затеяла?

Тереза. Ты слышал, слышал? Уж вы не посетуйте, как говорит. Теперь что, теперь от этого толку мало, раз знаешь, что я сама вызвала ее сюда, но все равно, я хотела, чтобы она произнесла эти слова, чтобы ты услышал здесь, в своем доме, и чтобы твоя мать на портрете услышала, и все эти старые дамы, и эти кресла, и твой дом, и парк, и твои розы, и твой старый садовник, которого я ненавижу, и твои старые няньки, и твои книги, твои мерзкие книги.

Жанетта (поднимает одну из книг). Да-а, книги тут, я вижу, ногами топчут.

Флоран замечает книги на полу, смотрит на Терезу.

Тереза. Это я их разбросала.

Флоран. Почему?

Тереза. Просто так.

Флоран (взяв ее за плечи). Тереза! Я хочу, чтобы ты мне объяснила, почему.

Тереза. Можешь стискивать меня своими ручищами, можешь делать мне больно, все равно не скажу, почему. Я хотела, чтобы ты услышал то, что я просила эту дуру сказать тебе, а она взяла и все испортила. Я хочу, чтобы ты знал, что я разбросала твои книги, что я каждый вечер, проходя здесь, плюю на портрет твоей матери, что я нарочно привезла сюда отца, нарочно позволила тебе давать ему деньги, нарочно подпаивала его и подбивала петь похабные песни, - но почему я это делаю, почему я ненавижу вас всех, я тебе никогда не скажу, раз ты не смог понять сам!

Флоран (потрясенный). Тереза, но этого не может быть... Мы еще недавно были счастливы... Что с тобой?

Тереза. Ты был счастлив, а я - нет.

Флоран (шепотом). Это ужасно...

Тереза. Да. Ужасно.

Флоран. Но ты вся дрожишь.

Тереза. Да, дрожу. Дрожу, потому что я одна здесь не умею улыбаться, я одна здесь - грязная и несчастная, я одна знаю, что такое стыд.

Флоран. Но почему ты несчастная, почему тебе стыдно?

Тереза. Можешь не спрашивать, я не отвечу. (Бросается на диван.)

Флоран смотрит на нее в растерянности, не смея приблизиться к ней.

Гартман (отводит Жанетту в сторону). Послушайте, вы спрашивали о машине?

Жанетта. Да, но мне надо перед отъездом поговорить с глазу на глаз с Терезой. Пусть она на меня плюет, пусть гоняет задарма за три сотни километров, но еще платить за это из своего кармана я не согласна.

Гартман (вынимает бумажник и берет Жанетту под руку). Пойдемте. Этот вопрос я улажу сам.

Жанетта. Вот это по-честному. (Обернувшись.) Прощай, Тереза, и послушай меня, не ломайся... У тебя хорошее место, держись за него. (Выходя, Гартману.)

Ах, мсье, будь на ее месте я!..

Гартман. Да, но что поделаешь - это не вы...

Оба уходят. Тереза лежит на диване, спрятав лицо.

Флоран (шепчет, стоя возле нее). Ты страдала, любимая, а я ни о чем не подозревал. Бедная моя глупышка! Хотела, чтобы я поверил, будто ты живешь с любовником своей матери!.. Подумать только, что насочиняла! С любовником собственной матери!.. Нет уж, будь я на месте маленькой дурочки, которая во что бы то ни стало хочет доказать всему миру, что у нее душа чернее сажи, я бы сочинил что-нибудь более правдоподобное. (Приподнявшись на локте, Тереза смотрит на него, хочет что-то сказать, потом молча, устало опускается на диван. Садится рядом с ней.) И ты вообразила, что я позволю тебе горевать и скрывать от меня причину своего горя? Ты вообразила, что я позволю хоть одной-единственной горести угнездиться в твоей душе? (Обнимает ее.) Посмотри на меня. Я не верю в твои горести - это фантазии, и я сильнее их. (Приподняв ее, смотрит ей в глаза. Она отворачивается.) Разве ты не видишь, что я сильнее всех горестей на свете. Посмотри мне в глаза. (Тереза не двигается. Трясет ее, пытается заглянуть ей в лицо.) Во-первых, что ты тут сказала о моем доме? Ты чувствуешь себя в нем несчастной и одинокой? И книги мерзкие. Почему мерзкие? Эти мерзкие книги научили меня ждать тебя и любить с тех пор, как мне минуло двадцать лет. Когда ты их узнаешь, ты полюбишь их, как я. Они будто специально для тебя написаны. (Подбирает книги.) А ну-ка, давай наведем порядок в этом доме. Я уверен, что ты невзлюбила их только потому, что вы еще мало знакомы. Сейчас я вас представлю друг другу. (Хочет взять ее за руку.) Дай мне твою руку, встань, я представлю тебя моему дому, Тереза. (Тереза прижимается к дивану.) Нет? Ты не хочешь встать? Знакомиться лежа не очень вежливо. Впрочем, я уверен, что мой дом тебя извинит. Старые деревенские дома на редкость добродушны. (Он говорит шутливо, но в то же время растроганно, словно обращаясь к ребенку, и при этом все время гладит ее по голове.) Итак! Господа деревья, господа серые стены, и вы, господа кресла, - потому что, по-моему, тут не обошлось и без вас - я прошу вас извинить эту девушку, она немножечко хандрит, потому что не знает, с какой стороны к вам подойти, чтобы вас полюбить. Наверное, и вы все напустили на себя слишком большую важность. А вам не следовало ее отпугивать. Она наверняка не лежала бы на диване, уткнувшись в него носом, если бы ты, дорогой мой дом, объяснил ей, что издали ты похож на замок, но, когда приглядишься, видишь, что твои стены сверху донизу испещрены зверьками и человечками; это мальчишки, много поколений мальчишек исцарапали тебя перочинными ножами. А вы, кресла! Вы должны были объяснить ей, что вы совсем не такие страшные, какими кажетесь с виду, и к тому же вас даже нельзя отнести ни к какому стилю! А вы, прадедушки и прапрадедушки в рамах! Что это вам вздумалось хитрить! Неужели только потому, что одна она во всем доме не знает, что никто из вас пороха не выдумал? А ты, мама, как же ты позволила ей плевать на твой портрет и не объяснила ей, что, наоборот, она должна была бы тебя полюбить... Значит, ты не сказала ей, что она похожа на тебя? Она страдала, мама, а ты ей ничего не сказала! Ты, которая умела врачевать любое горе, ты не нашла для нее ни слова утешения?.. Я просто не узнаю тебя, мама! Ты бы хоть спела ей песенку, которой убаюкивала меня на ночь...

Тереза (не шевелясь, начинает вдруг петь во все горло голосом хриплым от слез, зарывшись лицом в подушки дивана).

«У Нинон

Пропал тромбон.

Где же он?

Ах, Нинон,

Где твой тромбон...».

(Замолкает, задохнувшись от рыданий.)

Флоран. Что ты поешь?

Тереза (закрыв лицо руками). Песенку моей матери.