Пьесы. Том 1

Ануй Жан

ГАСТОН. Какое? Скандал?

ГЕРЦОГИНЯ. Нет. (После минутного колебания.) Другое...

ГАСТОН (продолжает мечтать вслух). Ни справок о судимости... Хоть об этом-то вы подумали, герцогиня? Вы доверчиво не убрали столовое серебро, а в замке моя спальня всего в двух шагах от вашей... А что, если я уже убил трех человек?..

ГЕРЦОГИНЯ. По вашим глазам видно, что не убили.

ГАСТОН. Вам повезло, раз они почтили вас своим доверием.

А я вот иногда часами, до отупения вглядываюсь в свои глаза, стараюсь обнаружить в них то, что они видели, а они не желают ничем со мной делиться. Ничего я в них не вижу.

ГЕРЦОГИНЯ (улыбаясь). Успокойтесь, Гастон, во всяком случае, вы не убили этих троих. И вовсе не обязательно знать ваше прошлое, чтобы быть уверенным в этом.

ГАСТОН. Ведь меня же нашли на вокзале у поезда, на котором привезли из Германии военнопленных. Значит, на фронте я был. Значит, я, как и все прочие, выпускал эти штуковины, а они не совсем то, что требуется для нашей бедной кожи, которая не выносит даже укола шипов розы. Я-то себя знаю, я не отличался меткостью. Но в военное время генеральные штабы рассчитывают скорее на количество выпущенных пуль, чем на ловкость сражающихся. И все же будем надеяться, что я не сумел попасть в трех человек...

ГЕРЦОГИНЯ. Что вы такое плетете? Напротив, мне хочется верить, что вы были настоящим героем. Я имела в виду, что вы не убивали в мирное время.

ГАСТОН. Герой во время войны - понятие растяжимое. Сам воинский устав приговаривает всех без разбора - и клеветников, и скупцов, и завистников, и даже трусов - к героизму, и достигается это почти одинаковым методом.

ГЕРЦОГИНЯ. Успокойтесь. Внутренний голос, а он не обманывает, говорит мне, что вы росли хорошо воспитанным мальчиком.

ГАСТОН. Довольно слабое утешение, поди узнай, не причинял ли я зла! Я же наверняка охотился... Все хорошо воспитанные мальчики охотятся. Будем надеяться, что стрелял я из рук вон плохо и не убил даже трех зверушек.

ГЕРЦОГИНЯ. Только настоящий друг, дорогой Гастон, может слушать вас без смеха. Ваши угрызения совести явно преувеличены.

ГАСТОН. Мне было так спокойно в приюте... Я привык к себе, хорошо себя узнал, и вот приходится расставаться с созданным мною образом, искать какого-то нового себя и напяливать его, как старый пиджак. Еще неизвестно, узнаю ли я себя, я, трезвенник, в сыне фонарщика, которому и четырех литров красного в день маловато? Или, к примеру, все тот же я, человек неусидчивый, окажусь вдруг сыном галантерейщика, который собрал и расклассифицировал по сортам более тысячи пуговиц?

ГЕРЦОГИНЯ. Потому я и настаивала начинать с этих Рено, что они вполне приличные люди.

ГАСТОН. Другими словами, потому что у них прекрасный дом, прекрасный метрдотель какой у них был, а?

ГЕРЦОГИНЯ (заметив входящего метрдотеля). Сейчас мы это узнаем. (Жестом приказывает Гастону замолчать, метрдотелю.) Подождите минуточку, милейший, прежде чем

приглашать сюда ваших хозяев. Гастон, соблаговолите выйти на время в сад, мы вас потом позовем.

ГАСТОН. Хорошо, герцогиня.

ГЕРЦОГИНЯ (отводя его в сторону). И прошу вас отныне не называть меня герцогиней. Теперь вы просто пациент моего племянника.

ГАСТОН. Хорошо, мадам.

ГЕРЦОГИНЯ. Ну, идите, идите... Только не вздумайте подглядывать в замочную скважину!

ГАСТОН (с порога). Да мне не к спеху. Я уже видел триста восемьдесят семь пар родителей. (Уходит.)

ГЕРЦОГИНЯ (глядя ему вслед). Чудесный мальчик! О мэтр, при одной мысли, что доктор Бонфан посылал его окучивать салат, я содрогаюсь! (Метрдотелю.) Можете ввести ваших хозяев. (Хватает Юспара за руку.) Я чудовищно волнуюсь, дорогой друг. Мне кажется, я вступила в беспощадную войну против рока, смерти, против всех темных сил земли... Я нарочно оделась в черное, по-моему, это наиболее уместно.

Входят РЕНО, богатые провинциальные буржуа.

Г-ЖА РЕНО (с порога). Вот видите, я же говорила! Его нету.

ЮСПАР. Да нет, мадам, мы просто велели ему выйти на минутку.

ЖОРЖ. Разрешите представиться. Жорж Рено. (Представляет двух своих спутниц.) Моя мать, моя жена.

ЮСПАР. Люсьен Юспар. Я представляю материальные интересы больного. Герцогиня Дюпон-Дюфор, председательница многих благотворительных комитетов в Пон-о-Броне, она сама пожелала сопровождать больного, так как ее племянник, доктор Жибелен, не мог оставить приют.

Раскланиваются друг с другом.

ГЕРЦОГИНЯ. Да-да, в меру моих слабых сил я споспешествую трудам моего племянника. Он отдается этому делу с таким пылом, так в него верит!

Г-ЖА РЕНО. Мы будем ему вечно признательны, мадам, за его заботы о нашем маленьком Жаке... И я сочту для себя огромным счастьем сказать это ему лично.

ГЕРЦОГИНЯ. Благодарю вас, мадам.

Г-ЖА РЕНО. Прошу меня извинить... Садитесь, пожалуйста. Но в такие волнующие минуты...

ГЕРЦОГИНЯ. О, я вас так понимаю, мадам!

Г-ЖА РЕНО. Вообразите, мадам, какое и в самом деле мы испытываем нетерпение... Ведь больше двух лет прошло с тех пор, как мы впервые посетили приют...

ЖОРЖ. И вопреки нашим настойчивым требованиям, нам до сегодняшнего дня пришлось ждать второго свидания...

ЮСПАР. Нас совсем задушили бумажки, мсье. Подумать только, во Франции насчитывается четыреста тысяч пропавших без вести. Четыреста тысяч семей... и никто, поверьте, за редчайшим исключением, не желает отказываться от своих надежд...