Пьесы
Шрифт:
Агата. Но у меня нет для этого необходимых качеств.
Элиза. Ты смеешься. Все, что требуется, это заботливость и авторитет.
Агата. Именно: я не умею заставить повиноваться.
Элиза. На самом деле тебе это неприятно, уж лучше было бы сказать мне это начистоту. Я признала бы, что это весьма любезно с твоей стороны.
Агата. Но, Элиза…
Элиза.
Агата(сдерживаясь). Во-первых, я не убеждена, что это не будет крайне неприятно твоему мужу.
Элиза. Почему?
Агата. Я раздражаю его. Ни он, ни твой сын не будут испытывать ни малейшего желания видеть меня рядом во все время твоего отсутствия.
Элиза. И что из того?
Агата. Терпеть не могу навязываться.
Элиза. Известно, что ты гордячка.
Агата. Будь я гордячкой, как ты выражаешься, — уверяю тебя, меня бы здесь давно уже…
Элиза. Гм… (Молчание.) Так ты боишься помешать им вволю попользоваться моим отсутствием? Пожалуйста, не возражай. Отец и сын будут иметь удовольствие остаться наедине друг с другом. «Наконец одни», — как говорится в той дурацкой пьесе, которую я видела на днях. Докучливая жена хоть раз уедет. Важно будет извлечь отсюда выгоду… Но именно это меня и не устраивает. Я разрушу их тет-а-тет. Ты их стесняешь — тем лучше! Ты поняла?
Агата. Неуверена.
Элиза. Но тут не требуется большого ума.
Агата. Ты что… не доверяешь своему мужу?
Элиза. Я? Не доверяю? О, дело вовсе не в этом — если ты это имеешь в виду. Мориса я бы оставила в Париже одного хоть на три месяца — пусть бы спал с кем ему заблагорассудится, я бы и пальцем не пошевельнула! Но меня не устраивает, что он окончательно перетянет на свою сторону мальчика, он станет измышлять невесть что насчет меня. Все же в твоем присутствии он воздержится от каких-нибудь чудовищных нелепиц… В конце концов, то, о чем я прошу, так естественно! Да ты просто бессердечна.
Агата. Элиза, но здесь вопрос элементарной деликатности…
Элиза. Ненавижу это слово! Одни, ссылаясь на деликатность, позволяют вить из себя веревки, другие отказываются делать то, о чем их просят; у меня нет никакой деликатности, и я горжусь этим. Эта добродетель для таких, как Морис. К тому же так удобно быть деликатным. Это не мешает жениться
Входят Морис и Этьен.
Элиза (Морису). Тут у меня неприятность. Завтра утром мне надо ехать в Бурж: дело Роберто принимает скверный оборот, и поскольку возможно, что мне придется отсутствовать несколько дней, Агата на это время переселится к нам.
Агата. Элиза!
Элиза. Мы договорились. Только я должна тебе показать кое-что в доме. И чем скорее, тем лучше; пойдем.
Агата (тихо). Ты поступила дурно! (Выходят.)
Морис. Что все это значит? Мы должны будем терпеть присутствие этой вдовствующей воблы? Ну, нет! Подожди меня, я поговорю с твоей матерью.
Этьен. Не нужно, папа, прошу тебя; не сейчас. Агата выглядела явно очень удрученной.
Морис. Гм!
Этьен. Мне кажется, ты не вполне справедлив к ней. И потом… у нее всегда страдающий вид, а безутешный человек не может быть совершенной посредственностью.
Морис. Безутешный! Что за громкие слова! Вспомнить только ее мужа, это жалкое ничтожество… Может быть, она и прежде была такой. Есть дети, у которых всегда — вид жертвы, безо всякой на то причины. Словно их заставляют выпить рыбий жир.
Этьен (улыбаясь). Каким же ты, однако, можешь быть злюкой!
Морис (с неожиданной нежностью). Я рассчитываю стать добрее благодаря тебе… Видишь ли, это, может быть, не только моя вина.
Этьен. Папа, тебе незачем оправдываться!
Морис. И потом, в действительности я бы хотел, чтобы ты знал мои недостатки. Впрочем, обнаружить их нетрудно!
Этьен. Как замечательно, что мы можем так доверять друг другу! И это всецело твоя заслуга. До чего ты не похож на других отцов!
Морис. Ты так считаешь?
Этьен. Взять хотя бы то, что ты мне говорил на днях относительно твоих переживаний, когда я был на фронте. Не думаю, что найдется много мужчин, чувствовавших так. Женщин — да. Я часто видел письма, которые писали моим товарищам их отцы; они ничем не напоминали твои. Речь шла о наступлении, о больших пушках, о новых удушливых газах, об американской помощи; назавтра всегда пророчилась победа. Это были ободряющие письма. Ну а ты мне никогда не писал ободряющих писем.