Пьесы
Шрифт:
Отто Херре. Не пойдет! Вся сволочь успеет спастись. А впрочем (таинственно), послушай, что я тебе скажу: под городом есть минные ходы. Еще с того времени, как пытались отвести реку, которая здесь протекает. Мы ведь живем там, где в древности было русло реки. Эти древние подкопы начинаются за домами и с двух сторон охватывают весь город. Их надо найти. Их надо наполнить порохом, динамитом и всякими другими взрывчатыми веществами. Потом подвести электропровод… Ха-ха-ха! Вот бы обнажились и разлетелись во все стороны грязные и смрадные потроха!
Эльза. Урраааа! То-то будет чертям жаркое!
(Вырывает бутыль у Андерса Колла и жадно
Андерс Колл. Но ведь эдак-то и мы взлетим?
Эльза (передавая бутыль Отто Херре). А разве мы тоже взлетим?
Отто Херре (смотрит на нее свысока и пьет, затем передает бутыль Андерсу). Что может быть прекраснее! Я ведь много раздумывал о том, как я, Отто Берг Херре, помру. И вот как это будет! Вместе с тысячами людей я ринусь в рассветное пламя бессмертия! По моей команде все эти люди, как рабы восточных владык, забудут о своих привычках и последуют за мною, как на праздник. Подумать только: оставить жизнь, озаренную великими порывами, но полную трудностей и лишений, а часто не сулящую признания, для того, чтобы хоть в последний миг выполнить свое назначение. Это ведь восшествие на престол! Подумать только: мы увидим свое имя, начертанное золотом, читаемое всеми народами. Мы воссядем на курульном кресле, [8] сооруженном из костей миллионеров. А, ха-ха-ха! Попирая ногами их мешки с деньгами! Удивление и проклятия человечества, гремящие, как величественный оркестр! Как море оваций! А, ха-ха!
8
Курульным креслом в древнем Риме называлось сделанное из драгоценных материалов кресло, только восседая на котором высшие должностные лица (консулы и др.) могли творить суд, выслушивать просителей и т. д.
Женский голос (как прежде — сверху, справа). Идут! Идут!
Андерс Колл (испуганно). Кто идет?
Эльза (в один голос с ним). Кто?
Отто Херре (в один голос с Андерсом и Эльзой). Кто идет?
Женский голос. Похоронная процессия! Они еще наверху!
Эльза. А, ну тогда у нас еще много времени!
Андерс Колл (тихо). Все эти минные ходы, знаешь ли… да, да… многие поговаривают о них… но до них ведь не доберешься…
Отто Херре. В том-то и дело! В том-то и дело!
Андерс Колл. И вода в них и всякое прочее…
Эльза. Да, да, я тоже слышала.
Отто Херре. Вот они каковы, рабские души! Довольно малейшего препятствия — капли воды, малой песчинки, — чтобы они отказались от мысли о мести, испугались своего стремления к свободе и свету!
Женский голос. С ними священник!
Отто Херре (встревоженно). Священник! Пастор Братт!
Женский голос. Нет, тот, другой, настоящий священник.
Андерс Колл. Фалк?
Отто Херре. Да какой он священник! Просто шарлатан. Я ему это и в глаза скажу в любой момент. Разве я не знаю его еще со студенческой скамьи!
Эльза. Ну, так я пойду.
Отто Херре (тихо). И я сейчас приду.
Андерс Колл. И ты… ты скажешь это священнику?
Отто Херре. Что?
Андерс Колл. То, что ты сейчас сказал… как ты назвал его?
Отто
Андерс Колл. Если, если ты осмелишься сказать ему это в глаза — ты получишь целую крону. Да, да, получишь, уж я не обману!
Отто Херре. А ты давай вперед!
Андерс Колл. Н-н-еет!..
Отто Херре. Давай, давай!
Андерс Колл. А что, если не скажешь?
Отто Херре. Сию минуту прямо подойду к нему и скажу. Честное слово! Ну?
Андерс Колл. Тогда бери пока половину! На!
(Похоронная процессия приближается сверху.)
(Гул поезда доносится с моста. Фалк, в штатском, идет за толпой провожавших, несколько в стороне. Когда он приближается, Отто Херре подходит к нему и нерешительно обходит его.)
Фалк. Господи! Да это же, кажется, Отто Херре. Наш magister bibendi! [9]
9
Учитель пития, главный пьяница (лат.).
Отто Херре (приветствуя Фалка). Да, ваше преподобие. Точнее будет сказать: это то, что осталось от Отто Херре!
Фалк (про себя). Господи ты боже мой!
(Начинает шарить в карманах.)
Отто Херре. Конечно, если все обсудить и обдумать, я сказал бы, что осталось-то самое лучшее. Но время не было ко мне милосердно, ваше преподобие!
Фалк. Да, да! Я вижу это!
(Тихо.)
Приходи ко мне, когда тебе будет очень плохо! Видишь ли… сегодня, я… право же, я роздал всю мелочь, какая была при мне. Вот все, что у меня осталось — полкроны.
Отто Херре. Спасибо, ваше преподобие! Великое спасибо! Недаром я всегда говорил народу, что у вас великодушное сердце!
(Уходит.)
Андерс Колл (спрятавшись за домом над дорогой выжидал, пока минует процессия, теперь выходит и направляется навстречу Отто Херре). Ну, как?
Отто Херре. Да ведь ты дал мне только полкроны!
(Уходит по тропинке вверх.)
Фалк (Хансу Бро). Поверишь ли, этот человек в трезвом виде всегда уныл и подавлен. Впрочем, если бы я пережил такое, я тоже запил бы!
Ханс Бро. Да-да, это бывает, это часто бывает.
Фалк. Он как Ерихонская роза: иссушен однообразием серых будней. Но стоит влаге прикоснуться к нему, как он распускается и улыбается самым праздничным образом! Да, друзья мои, когда я говорил над могилами, я чувствовал, что всю боль сердца моего я смогу излить перед вами только здесь, внизу.
(Взбирается на несколько ступенек по лестнице и садится.)
(Люди толпятся вокруг него.)
Я начал и кончил свою речь одними и теми же словами: мы не должны осуждать ее! Пусть ее судит тот, кто знает все наши помыслы. Мир ее скорбному сердцу! Мир имени ее! Самое худшее в таких испытаниях, как забастовка, — это чувство безысходности, к которой забастовка приводит столь многих. Говорят, что в отчаяние впадают только наиболее слабые. А я скажу вам, что в отчаяние впадают наиболее восприимчивые, те, кто острее всего чувствует свою ответственность, — словом, часто самые лучшие и впадают в отчаяние! И, в сущности, лучшие страдают больше всего, принимают на себя самые тяжелые жертвы.