Пьесы
Шрифт:
Зал затихает.
(Авторитету, сухо) Пять суток карцера!
Авторитет (с места, безразлично пожимая плечами): Да хоть шесть.
Завгородний переводит налитые кровью глаза на сотрудников администрации колонии и «силовую группу» в бронежилетах с автоматами, размещенную по периметру зала.
Завгородний (резко): Слушай мою команду! Заключенных выстроить на плацу! Всем стоять
Заключенных (подсадных актёров) поднимают со своих мест и грубо выталкивают к выходу.
Кураев (истерично): Да я, вообще, не хотел к Вам ехать!
Завгородний (отмахивается): Это еще ничего…
Кураев (продолжает, сбивчиво): …Меня студенчество ждёт. В музыкальном театре… Катехизация в местах лишения – вообще, не мой профиль, а… вот его (кивает на безмятежно дремлющего Валерия).
Тот неохотно открывает глаза и медленно откидывается на спинку стула.
Завгородний (отцу Валерию, с упрёком): Не по-людски как-то, Валера. К тебе начальство из Москвы приехало, а ты – как на пляже. (Кураеву) У Вас, извиняюсь, какое звание?
Кураев (неохотно): Протодиакон.
Завгородний: Вот! Ты до таких чинов хрен дослужишься, если будешь синьку лакать такими темпами. (Кураеву) Правильно я говорю?
Кураев обиженно молчит.
Завгородний (продолжает): Вале-е-ера! Ну, ты хоть про Тропарёва расскажи – товарищ интересуется. Твой же кадр!
Отец Валерий морщится и поднимает глаза к потолку – мол «достали уже». Кураев спохватывается и суетливо смотрит на часы.
Кураев (нервно): Ну, где этот ваш Тропарёв? (ворчит) У меня в музтеатре…
Завгородний (Кураеву, не отрывая взгляда от отца Валерия): Язвенная болезнь с угрозой прободения. В больничке отвисает.
Кураев (упавшим голосом): Он хоть транспортабелен?
Завгородний: А как же! Корней Артурович распорядился – тут без вариантов.
В зале появляется заместитель Завгороднего – запыхавшийся, полный, немолодой Пилипенко. Он явно смущен.
Ну? Снарядил объект? (Кураеву, вполголоса) По бумажкам он у нас пока болеть будет. А там… В общем, разберемся.
Пилипенко (упавшим голосом): Рогом упёрся!
Завгородний (угрожающе):
Кураев (трагическим шепотом): Я так и знал!
Пилипенко (продолжает, мучительно вспоминая): …Говорит: «тема мутная». «Пригрелся», говорит, тут у вас. Как бы, говорит, «жопу не отморозить». В таком духе.
Кураев (истерично): Вы понимаете, что своим безответственным поведением вы срываете…
Его перебивает громкий смех отца Валерия. На него укоризненно смотрит Завгородний. Потом переводит взгляд на Кураева.
Завгородний (холодно): Не надо инсинуаций. Я же не мальчик, правда? Не таким оленям рога обламывал… (Пилипенко, другим тоном) Значит так. Берешь ложку на пищеблоке и – пулей в барак. Петухам отдашь. Чтоб облизали…
Пилипенко (осенёно): Понял!
Исчезает.
Кураев (озадаченно): Не понял.
Отец Валерий (неожиданно ровным и трезвым голосом): Тело зафиксируют. Ложку – к носу…
Кураев (недоуменно): И что?
Отец Валерий скептически смотрит на Кураева и уже открывает рот, чтобы ответить, но его вовремя «подрезает» Завгородний.
Завгородний (желчно): Валер, ты это… шел бы, что ли, к себе – в ленинскую комнату… лампадки там подкрути, кадило проверь…
Отец Валерий поднимается и, не оборачиваясь, уходит за кулисы, бормоча себе под нос какой-то мутный «поток сознания».
Отец Валерий: Да пошли вы все!.. У меня мать больная… А то б – хрен вам в сумку… в этом говне… (вздыхает) Эту еще в институт… Замуж бы лучше шла…
Завгородний смотрит ему вслед с укоризной и качает головой. Потом поворачивается к Кураеву.
Завгородний: Так-то он ничего – исполнительный. Без нареканий. Заключенные любят. И, вообще… (другим тоном, раздельно) Это я в том смысле, что не надо делать оргвыводов из одного прискорбного эпизода. Вы меня поняли?..
Смотрит на протодиакона в упор с неожиданной жесткостью. Кураев обескуражен. Он, вообще, несколько обалдел от происходящего. Природное красноречие его куда-то улетучилось. Протодиакон молча кивает в ответ и еще раз озабочено смотрит на часы.
(продолжает) …Тут ведь привычка нужна. Особый склад характера. Особенная стать, как сказал поэт… Вот, к примеру, сотник этот… из оцепления… как его?.. ну тот, что Христу вашему бочину пропорол?
Кураев (удивленно): Лонгин?