Петербург 2018. Дети закрытого города
Шрифт:
Все лампы горели, но темнота была сильнее, она оборачивалась вокруг ламп непроницаемым коконом, и лампы тускнели. Единственное, что дарило хоть какую-то мечту о спасении: маленькая свечка, уже почти огарок, и она таяла, исходя восковыми слезами.
Телефонная трубка валялась на полу, мертвая, немая. Март за эти дни раз пять проверял провода, а потом ходил ругаться на телефонную станцию, но скоро убедился, что это бесполезно. Когда городу нужно, он обрывает все связи. Он потушит лампы. Он сам придет, и засовы не помогут.
Огонек свечи дернулся. Напротив
– Отдай мой кулон.
Руки Марта задрожали. Он не впервые вызывал душу убитого, но каждый раз это было, как в первый. Простой медальон с изображением птички, дешевое украшеньице, валялся тут же, на полу. Март поднял его, посмотрел, как пляшет в металлической глади отражение рыжего огонька.
– Кто тебя убил?
Девочка смотрела сквозь него, грустно опустив плечи. В волосах запутался речной ветер, а на виске запеклась кровь. Она ударилась о каменный парапет, когда бросилась в воду. Губы искривились в плаксивой гримасе.
– Город. Он съест всех, по очереди. Сначала нас. Потом тебя. Потом тех, взрослых. Все такие смелые, когда думают, что он не придет. А он всегда приходит.
Медальон закачался в его руке. Март сжал зубы и попытался унять дрожь.
– Врешь. Нет никакого города. Игоря убил маньяк, а твоя подружка была сумасшедшей. Они сами сказали мне об этом. Вот так же сидели передо мной и говорили. А ты врешь.
Язычок пламени лег, как от сильного ветра, и темнота спрятала ее лицо. Март видел только ее руки, спокойно сложенные на коленях. Под обломанными ногтями запеклась кровь.
– Дурак, – из полумрака сказала девочка. – Нет никаких маньяков. Давно уже нет Игоря и Инки. И меня нет, понимаешь. Скоро и тебя не будет.
Свечной огонек умирал в лужице расплавленного воска. В окно ударили птичьи крылья. Март вздрогнул всем телом и выронил медальон. Издалека донесся гул ветра в трубах и ржавый скрип металла. Гул приблизился так быстро, что не успела догореть свеча.
Огонек вспыхнул в последний раз, осветив тело, слепленное из жухлых листьев и дорожной пыли, спутанных проводов и кирпичных обломков. Мятую мешковину, заменившую лицо.
– Останусь только я, – произнес город.
– Это такая игра, – сказала Вета притихшим пятиклассникам. Тридцать пять пар глаз таращились на нее из-под пушистых челок и бантов. – Если я задаю вопрос, никто не кричит с места. Говорит только тот, у кого в руках волшебный апельсин. Если у меня – вот видите – я говорю. Когда я дам апельсин кому-то из вас, то он тоже сможет говорить. Смотрите.
Она протянула нагревшийся в ее руках апельсин девочке, сидящей на первой парте. Та всегда отвечала лучше остальных.
– Ура! – воскликнула она, поднимая апельсин высоко над головой.
– Почти правильно, – похвалила Вета. – А теперь я задаю вопросы и апельсин даю тому, кто молча поднимает руку. Молча – это очень важное условие нашей
Они молча закивали – послушные до невозможности, но Вета прекрасно знала, что пройдет пять минут урока, и правила игры снова придется напоминать. «Молча! Погорельцев – один минус тебе идет в мою тетрадку. Я слышала, как ты кричишь – и без апельсина. Так не делается, товарищи».
Волшебный апельсин – прекрасное средство, но не панацея.
В двери кабинета осторожно постучались. Вета решила, что пришли опоздавшие – два места в классе пустовали. Но к ним заглянула тоненькая рыжая учительница начальных классов. Вета и не знала ее толком – видела пару раз в коридоре с выводком первоклашек.
– Елизавета Николаевна, вас очень просят зайти в учительскую. – Она помолчала и добавила со значением: – Прямо сейчас.
Вете было неприятно, что в школе все, даже технички, уже знали ее по имени отчеству, а она до сих пор кроме литераторши и математички ни с кем не могла заговорить. Да и с ними не очень-то стремилась. Кому хочется еще раз выслушивать о том, что Арт опять кидался пеналом, а вот Аня совершенно не умеет решать уравнения.
– Спасибо, я сейчас подойду. Так, игра откладывается, друзья. Открываем рабочую тетрадь и делаем задание номер пять.
По классу прошелся гул, как от реактивного самолета. Пятиклассники хотели волшебный апельсин, а получили скучное упражнение на двадцать третьей странице. Апельсин Вета на всякий случай прихватила с собой.
В коридорах школы было пусто, только мелькнула за поворотом спина в синей жилетке – кого-то выпустили в туалет. Тяжелая трубка черного телефона лежала прямо на столе. Вета обвела взглядом занятых своими делами учителей, поздоровалась с каждым кивком головы и взяла трубку.
– Слушай, – приглушенно начал Антон, заслышав ее голос. – Я проверил все эти свидетельства.
Вета не сразу поняла, о чем речь, но потом вспомнила столбики цифр на выдранном из тетрадки листе.
– Они правда все родились в Петербурге. Если верить документам, конечно. А почему бы им не верить.
– Хорошо, – выдавила она, глядя на англичанку, которая с задумчивым видом листала журнал. – И что теперь? У меня урок, я не могу долго…
– Стой, это важно. Я все утро копался. Никто больше не родился в городе тринадцать лет назад. Понимаешь? То есть их всего девять осталось, и все в твоем классе. Это не может быть дурацким совпадением. По какому принципу обычно набирают детей в школу?
Вета представила, как кидаются скомканными бумажками ее пятиклассники, и ей стало тошно.
– Не знаю, по месту жительства, может?
Англичанка оторвалась от журнала и посмотрела на Вету сквозь толстые стекла очков. Высохшие старушечьи губы дрожали, как будто она хотела что-то сказать, и Вета отвернулась.
– Вот и я так сперва подумал. Но ты что, сама не заметила? Твои дети, между прочим, из разных концов города.
Вета кожей чувствовала, как оборачиваются на нее все остальные учителя, а если не поворачиваются, то замирают, прислушиваясь.