Петербург таинственный. История. Легенды. Предания
Шрифт:
Сергей снова усмехнулся и открыл было рот что-то спросить, но старик взмахнул кнутом и, непонятно зачем, пару раз хлестнул по траве.
— Чу!.. Застучали копыта!..
Мы прислушались, но в лугах по-прежнему стояла тишина. Лишь доносилось тоненькое попискивание трясогузок.
— Может, у деда слуховые галлюцинации? — шепнул Сергей. — Непонятно, кто из нас пил…
Наверное, старик уловил его слова. Он окинул нас хитрым взглядом и, едва кивнув, медленно зашагал по травам туда, куда умчались трясогузки.
— Обиделся,
— А чё я такого сказал? — развел руками Сергей.
— Тебя никто и не упрекает, — ответил Володя и вдруг насторожился и прошептал:
— И в самом деле!..
Сергей и я приподнялись с земли. Откуда-то из тумана теперь доносился неясный шум.
— Мужики, а ведь в самом деле стучат копыта!.. — изумился Сергей. — Где-то далеко-далеко в тумане… Честное слово, рассказать кому — не поверят. Скажут, что мы под выстрел перебрали.
— Ну и пусть… — махнул рукой Володя и почему-то повторил слова старика. — «Не говори — где, не говори — когда… Можно сказать лишь что»…
В это время хлопнул дверцей «Волги» заспанный водитель и виновато сообщил:
— А я тут соснул малость…
— Он спал, а нам приснилась сказка… — весело прокомментировал Сергей. — Может, сходим посмотрим: вдруг и впрямь где-то пляшут питерские кони?
— Мы их все равно не увидим, — пророческим тоном ответил Володя. — Даже если старик прав…
Мы с Сергеем не стали спрашивать, почему он пришел к такому глубокомысленному заключению. Тем более, гул в тумане, так похожий на удары копыт о землю, смолк.
Сергей снова взял гитару и повалился на траву:
«Пара гнедых, запряженных с зарею, Тощих, голодных и грустных на вид, Вечно бредете вы мелкой рысцою, Вечно куда-то ваш кучер спешит. Были когда-то и вы рысаками, И кучеров вы имели лихих…»Сергей прижал к струнам ладонь: не заладилась песня.
— А хорошо бы въехать сейчас в Питер на конях, — мечтательно произнес он.
— Да еще в компании с прекрасной всадницей, которая, согласно преданию, снимет наконец все проклятия с нашего города, — весело поддержал его Володя.
Слышали мы коней или не слышали? Так и не поняли этого ни я, ни мои друзья. А вернувшись в Северную столицу, никому не стали рассказывать о нашем необычном происшествии в белой ночи.
Слухи о Всемпсампсе
Высочайшее повеление
26 апреля 1762 года по приказу Петра III в Петербурге появилась необычная команда. Она была сформирована из дворцовых егерей и даже имела свою специальную форму.
В императорском документе говорилось, что создана эта команда для «…наивозможно скорейшего истребления всех собак
В том же приказе столичной полиции предписывалось каждый день присылать к императорскому дворцу «особого фурманщика с телегой», чтобы вывозить на ней убитых собак.
Петр III даже порывался лично возглавить команду по уничтожению бродячих псов в Санкт-Петербурге. Но хорошо, нашелся царедворец, который разъяснил пьяному императору, что не царское это дело отлавливать и уничтожать бездомных собак.
Приближенные к государю знали, что он с детства ненавидел всех собак, разумеется, кроме своей охотничьей псовой своры. А началась такая нелюбовь еще в Гольштинии.
В учебной программе внука Петра I, сына царевны Анны Петровны и герцога Карла Фридриха Гольштейн-Готторпского преобладали проведение военных парадов, охота, фехтование, танцы.
Современники отмечали, что будущий император любил скакать на коне по городу и рубить шпагой зазевавшихся бродячих собак. За то, наверное, и получил предостережение от одной местной гадалки, что в день его смерти в далеком городе будут голосить все бездомные псы. Вот только непонятно: от радости или от ужаса и тоски.
Неожиданно в 1742 году царственная тетушка Елизавета Петровна вызвала четырнадцатилетнего племянника из Гольштинии в Санкт-Петербург. Он был объявлен наследником русского престола, крещен в православие и назван Петром Федоровичем.
Прибыв в Северную столицу Российской империи, наследник престола в одной из своих поездок по городу решил ехать не в карете, а верхом на своем жеребце Бруке.
Толпа горожан с интересом наблюдала за выездом молодого царевича. Громко обмениваться мнениями остерегались. Лишь насмешливые, недобрые и презрительные взгляды петербуржцев выдавали их отношение к цесаревичу Петру Федоровичу.
Внезапно торжество выезда нарушила собачонка. Выскочила она откуда-то из толпы, да прямо под копыта жеребца, на котором гарцевал наследник престола! От неожиданности конь вздыбился, и всадник едва не вывалился из седла.
Завизжал Петр Федорович проклятия на немецком языке, выхватил шпагу и пустился за несчастной собачонкой. Следом, с обнаженными клинками, ринулась свита.
Под хохот, улюлюканье, крики и свист толпы царевич настиг собачонку и принялся кромсать ее шпагой. Через минуту от бедного животного остались лишь куски мяса.
А наследник престола с победным видом высоко поднял окровавленный клинок.
Он, очевидно, надеялся услышать одобрение петербуржцев, но в наступившем молчании прозвучал лишь один голос:
— Ужо начал, охотник за псами, свои порядки возводить на Руси!..
Толпа так и обмерла от такой дерзости. Крикуна тут же схватили. Им оказался одноглазый юродивый. И кто дергал его за язык? Сам себе погибель накричал…
Когда волокли юродивого на расправу, он дергался под ударами кнута, указывал на царевича пальцем и истошно орал: