Петербургская литература. Альманах 2022
Шрифт:
– Оставайся здесь, а я по тропинке попробую, – предложила внучка.
Наталья Арсентьевна согласно кивнула. Не с её ногами блудить по кустам да оврагам в декабрьскую слякоть. В такую же непогодь отец в тридцатом от раскулачивания пешком сбежал. Чтобы не сослали в Сибирь. В декабре тысяча девятьсот двадцать девятого Постановление Совнаркома БССР вышло, по которому Городокский район был объявлен районом полной коллективизации. Вот тут-то и началось! Кто в колхоз, кто из колхоза… Приедет ретивый начальник из города, объявит: «Всем в коммуну! А если против, так на луну отправляйтесь, потому как ничего не получите: ни земли, ни керосину, ни соли!». Люди пошли. Некоторые
Арсентий Григорьевич в колхоз не хотел, подался искать работу ближе к большому городу. Так на строительство Беломорканала попал. А до коллективизации в Бодякино у немца-мельника подрабатывал. Тот после революции обжился на белорусской земле. Откуда сам, кто его знает, может, ещё с Первой мировой остался. Всё в его хозяйстве для местных было в диковинку. И сукно валял-красил, и пруд искусственный выкопал, и плотину соорудил. В воде утки, гуси плещутся. Хозяева на лодке – отдыхают, удочки забрасывают. Больше для развлечения, но и на ушицу лавливали. Сад большой. Арсентий Григорьевич, бывало, в платочек несколько яблочек завяжет и домой. Дети уплетают – вкусно! Особенно Натка яблочки любила, как увидит на столе, так глазёнки и загорятся. Морковку сеял немец. Для деревенских – тоже редкость. Они всё больше хлеб растили – это же главное. А у чужинцев ещё и диковинные цветы у дома, видимо-невидимо! Когда Наталья к папке в Бодякино бегала, так красоту ту глазами впитывала, впитывала. Теперь её хата в цветах от ранней весны, чуть не до снега. Розы вырастила сама – из черенков.
Подзаработал Григорьев у немца денег, чтобы поставить свой дом. А поначалу все вместе жили, с дедом и отцовыми братьями-сёстрами. Хатка крошечная, курная. Спать негде. На полатях самотканую постель расстилали, утром скручивали. Хозяйство тяжким трудом, по крохам собиралось: лошадка, три коровы, поросята. Дед Гриша девять детей в свет вывел. Дедушка Тихон, который по матери, шестерых. Все на земле и от земли. Без неё жизни не было, потому материнские братья за счастьем-земелькой в Николаевскую область подались, там легче было купить.
– Обтямнело-то как! – охнула Наталья Арсентьевна, беспокойно вглядываясь в заросшие ольшаником пустоши. – Теперь вон сколько её, землицы! Обезлюдела.
…Гулко, ритмично поскрипывали большие колёса механической молотилки. Софья Тихоновна, ухватившись двумя руками за ручку правого, крутила изо всех сил и, хоть вымоталась изрядно, вида не подавала, озорно на мужа поглядывала, радуясь урожаю. Арсентий Григорьевич, скинув взмокшую от пота рубаху, вращал левое колесо, но легко, одной рукой, умудряясь при этом и сноп поправить, и пот со лба смахнуть, и дочек подзадорить:
– Тоня, отгребай полову! Живее шевелись!
– Натка, что зазевалась? Сноп, сноп подавай!
Ноги у девчонок от усталости подкашиваются, ночь глаза слепит, а родители уже вдвоём покрикивают:
– Надо! Надо, доченьки! Потом выспитесь, потом отдохнёте. Покуда цеп в руках, потуда и хлеб в зубах!
Наталья не ленива: она и лён полоть, поднять, мять, растирать и прясть, и со скотиной управиться, и лошадей на водопой… Вот и теперь тяжёлый
сноп подхватила, а колосья щёку щекочут, полем от них пахнет,
Наташа возникла у машины неожиданно:
– Бабуль, ты задремать успела, пока я, как волк, по кустам рыскаю?
Наталья Арсентьевна даже не поняла, с какой стороны внучка появилась, но тут же запричитала:
– Сапоги модные запецкала!* Деточка моя, а навошта** это всё?
– Возвращаемся домой. Но завтра – вторая попытка! Выезжаем рано утром. Решили найти, значит, найдём! – не сдавалась Наташа.
Характер у неё бабушкин, та и теперь покомандовать любит. Этим летом постучался к ней в окошко человек, серьёзный.
– Кто такой?
– Мэр я, – улыбнулся приветливо. – Роман Фёдорович Колца.
– А я бабушка столетняя! – засмеялась в ответ, хитро прищурилась: – Мэр говоришь? На ловца и зверь. Помоги! Водопровод нужен в дом, как мне без воды, сам подумай? Но для начала колодец бы отремонтировать. Ворота покрасить. Краска есть. Зять Николай Константинович, инвалид военный, денежкой помог. Дочки моей два года, как нет, Царство ей Небесное! – Наталья Арсеньевна часто заморгала, прогоняя накатившиеся слёзы. – А он бабушку не забывает, звонит каждый день… Ой, чуть не запамятовала: у забора обкосить! Школа, голубок мой, рядом – порядок нужон и красота… И на кладбище – две старые берёзы убрать, пока не завалило их ветром – переломают же кресты, памятники да оградки.
К осени Наталья Арсеньевна гордо доложила зятю:
– Гончаров, приехал бы из своего Отрадного, поглядел бы сам!
– Ох, и любишь ты командовать, тёща! Порода такая, что ли? – забурчал полковник. – Ладно уж, попрошу сына Борьку, чтобы при случае свозил. Соскучился я по родимым местам. В Езерище и в Гурки хочу. И тебя, и твои розы давно не видел вживую, всё только… по скайпу, в ноутбуке, – сделав паузу, расхохотался Николай Константинович.
…Пока Наташа бродила по лесным тропкам, проваливаясь в залитые мутной бузой колеи да ямки, попадая под холодную капель с елового лапника и мокрых ветвей густого ольшаника, нешуточно продрогла. Завела машину, сразу включила печку:
– Бабуль, ты не замёрзла?
– В такой одёже и обувке? – Наталья Арсентьевна поправила полы пуховика, притопнула ногами в меховых бурках, благодарно блеснув взглядом в сторону внучки. – Не босиком же по снегу!
Глава2. Пелена
С утра мороз крепкий, в тёмной январской ночи, как чай настоянный. В воздухе колючие искринки повисли зимним туманом. Выскочила Наталья на крыльцо половик вытрясти, так и застыла. Что в небе творится? То ли полная луна повисла, забыв на покой уйти, то ли солнце тщится сквозь морозную пелену пробиться. Высветился белый диск, контур чётко очерчен. Луна! Ан нет, вдруг заблестело жёлтым, вспыхнуло золотым. Солнце! И снова пеленой накрыло. Никогда такого Наталья не видывала.
– Трофим! – окликнула мужа, но тут же спохватилась, вспомнив, что тот ещё часа два назад дверь прикрыл, уходя из хаты. Обещал хлебный паёк получить. Хлебом назвать язык не поворачивался. Разве ж это хлебушек?
Немцы в Езерище, там, где поворот на Панкры, пекарню открыли. За пайком очередь. Хоть из немолотого овса, мякины да опилок буханки, но всё ж еда. Трофим этот хлеб подсушивал, перемалывал на домашних каменных жерновах, а Наталья добавляла в получившуюся муку то, что добыть смогли – настоящей мучицы горсть, очисток картофельных… Лепёшки пекла. Не только себе.