Петербургские трущобы. Том 1
Шрифт:
Эта последняя, действительно, глядела на него во все свои толстые, изумленные глаза.
– Как!.. – воскликнула она, – aber sie selbst? [85] такой прекрасный, красивий мужчин! Est-ce possible? [86] *
Шадурский покраснел и еще более потупился. Ему окончательно стало неловко. Он закусил губу и пожал плечами.
– Non! vous-vous trompez, monsieur! [87] – сказала она решительным и разубеждающим тоном. – Я ж ничего не знаю, а я бы все знала, кабы что было… Et dans le monde on n'a jamais parle de cela [88] .
[85]
Но
[86]
Возможно ли это? (фр.)
[87]
Нет! вы ошибаетесь, сударь! (фр.)
[88]
И в обществе никогда не говорили об этом! (фр.)
– Да в свете-то, может, и точно никто не знает, – согласился Шадурский, – но… я имею некоторые причины предполагать…
– Да! а то ж я и забыла! Ведь вас не было по зиме! – домекнулась m-me фон Шпильце.
– Ну, вот то-то же и есть!.. Я не то чтобы из ревности… а так собственно…
– Ah, oui, monsieur est un peu curieux! ich verstehe! [89] – любезно поддакнула генеральша.
– Ну, понятное дело!.. – подхватил Шадурский. – Спросить ее самое, согласитесь, не совсем-то ловко: может быть, я и ошибаюсь; а между тем хотелось бы знать, кто… Дело прошлое, – продолжал он, как бы оправдывая не то себя, не то супругу, – дело прошлое – и я нисколько не претендую… в наш век… тем более Жорж Занд… Вы понимаете!
[89]
О, да, сударь немного любопытен! я понимаю! (фр., нем.)
– N-nu ja-a!.. [90] понимай!
– Тем более, что и сам я не безгрешен бывал иногда, – говорил князь, стараясь улыбаться и думая отговорками своими смягчить дело настоящей, голой истины – и перед генеральшей (как будто ее можно было провести этими смягчениями!), и перед своим собственным самолюбием. Его уж давно-таки помучивал вопрос: кто любовник жены? чем прельстил он ее – умом ли, красотой или положением? и не разыгрывает ли он, муж, перед ним комической роли благодаря незнанию своему? Впрочем, надо прибавить, что если бы в этом любовнике нашел он человека, равного ему по положению в свете, то смотрел бы сквозь пальцы на отношения жены, позволяя себе самому гласно делать втрое Солее для спасения своего самолюбия, и только потребовал бы, чтобы этот избранный не скомпрометировал перед обществом честь его имени, если не желает подставить лоб свой под дуло пистолета. Но, в то же время, нельзя не прибавить, что ревность оскорбленного самолюбия по временам испускала самовольные и – ох! – какие болезненные крики в его сердце, – крики, которые он старался заглушать, обманывая это же самое самолюбие тем, будто ему решительно все равно, что бы ни делала супруга, и что он почитает себя неизмеримо выше всего окружающего мира и потому смотрит на все презрительными глазами.
[90]
Н-ну, да-a! (нем.).
– Только – ваше честное слово, что это умрет между нами! – прибавил Шадурский, побаивавшийся, чтобы генеральша как-нибудь при случае, под рукой, не сболтнула кому о его просьбе и о том обстоятельстве, которое ее вызвало.
Генеральша даже обиделась при этом. И в самом деле, зачем ей болтать в ущерб своим собственным интересам?
– Я надеюсь на вас, по старой нашей дружбе! Вы узнаете обо всем подробнее и обстоятельнее, понимаете? – сказал он заискивающим и ласковым тоном.
Генеральша покивала головой и с нежной сентиментальностью посмотрела на Шадурского.
– О, si jetais votre femme! [91] – вымолвила она со вздохом.
– Так что ж бы? – спросил князь, видя, что она приостановилась и недоговаривает.
– Je vous aurais aime! Je vous serais fidele… [92] – томно и тихо проговорила она, покачивая в лад головою, и в заключение опять вздохнула.
Шадурский молча поклонился; но вдруг, сообразив, что эта струнка может быть ему также полезна, вскинул на генеральшу такой
[91]
О, если бы я была вашей женой! (фр.)
[92]
Я бы вас любила. Я была бы верна вам (фр.).
Генеральша очень скромно, но кокетливо улыбнулась на это…
Для читателя сомневающегося, – если бы такой нашелся, – мы не можем от себя прибавить, что Шадурский не был первый, да не он и последний, а много, очень много весьма солидных мужей не раз обращались к генеральше с подобными поручениями.
– Итак, вы постарайтесь же обделать; я буду очень, очень благодарен, – сказал князь, подымаясь и глядя на свои часы. – А что касается до подкидыша – так горничная жены привезет его к вам, в моей карете, часа через полтора.
– S'gu-ut! [93] – протянула Амалия Потаповна.
– Сегодня же я и пакет с деньгами привезу вам! – присовокупил Шадурский, дружески пожимая ее мягкие, потные руки.
– Sehr gut! – повторила генеральша. – Mais envoyez seulement la voiture nach andren [94] подъезд, – присовокупила она с улыбкой, подмигнув ему глазками, как человеку, которому таинственная роль этого «andren» [95] * подъезда была уже давно и очень коротко знакома.
[93]
Очень хорошо! (нем.)
[94]
Очень хорошо… но пришлите только карету к другому (фр.).
[95]
Другой (фр.).
«Теперь бы надо к ней заехать; успокоить там, что ли… Она писала, а я не собрался еще ни разу, – размышлял сам с собою Шадурский, медленно проходя мимо лестничных статуй. – Неприятно, черт возьми; ну, да один-то раз куда ни шло! Только то скверно, что экипаж открытый: неравно увидят еще как-нибудь… Разве во двор приказать ему там въехать?» – думал он, садясь в коляску и справляясь по письму княжны Анны об адресе ее тайного приюта.
Его сиятельство, тридцатисемилетний муж и соблазнитель, сей гордый, демонический Чайльд Гарольд российский – стыдно сказать! – чувствовал теперь какой-то школьнический, заячий страх за свою романическую проделку.
На Невском проспекте с ним поровнялся один из известнейших вестовщиков большого света и, грациозно послав ему рукою воздушный поцелуй, поехал, не отставая, рядом.
– Une grande nouvelle! [96] – кричал он Шадурскому. – Вы не слышали?
– Что такое?
– Как! Вы спрашиваете, что такое? Вы ничего не слыхали о скандале?
– Ничего…
– Мой бог! Об этом говорит уже весь свет… Это – вещь небывалая!..
– Что же такое?
– La jeune princesse Tchetchevinsky… [97]
[96]
Большая новость! (фр.)
[97]
Молодая княжна Чечевинская… (фр.)
– Ну?
Сплетник, вместо ответа, сделал руками несколько пантомимных, очень выразительных и понятных жестов.
– Что за вздор! этого быть не может! – с улыбкой возразил Шадурский, хотя сердчишко его и сильно-таки екнуло при этой пантомиме.
– Mais… comment [98] быть не может?! Говорят, будто есть особы, которые читали даже письмо ее к своей матери, и предерзкое, пренепочтительное письмо! Pauvre mere! elle est bien malade pour le moment! [99] * Это ее убило!
[98]
Но… Как (фр.).
[99]
Бедная мать! она серьезно заболела от этого! (фр.)