Петербургский изгнанник. Книга первая
Шрифт:
Александр Николаевич смотрел то на небо, то на реку: богатство красок тускнело в мутной воде, исчезала их лёгкая прозрачность. Чем смелее на землю ступал вечер, тем более мрачнели льдины и угрюмым становилось зрелище ледохода.
— Александр Николаевич!
Радищев вздрогнул от неожиданности и быстро обернулся на женский голос. Перед ним была Натали Сумарокова. Он мельком заглянул в её глаза и догадался: она искала его и хотела этой встречи.
Натали была взволнована и нетерпелива. Он подумал о ней с каким-то беспокойством и тревогой. Она изменилась, похудела. Лицо её покрывала матовая бледность. От этого Натали была ещё прелестней. Манеры её тоже
Александр Николаевич не ошибся. Натали много думала о невольно зародившемся чувстве к Радищеву. Она стала словно более зрелой, и на всю жизнь её легла печать молчаливой и безнадёжной любви. Потускневшие глаза девушки выдали Радищеву, как тягостно она переживала неразделённые чувства; он понял, как мучилась она от сознания того, что первая и горячая любовь её приносила вместо радости и счастья только горечь и страдания.
Александру Николаевичу было искренно жаль её, но он не мог думать о глубокой привязанности к Сумароковой. Каждая встреча с ней рождала в нём чувство раздвоенности. Между ним и Натали незримо вставала Елизавета Васильевна. Любовь к Сумароковой непоправимо обидела бы и огорчила чистоту его отношений к свояченице, к которой он питал глубокое уважение и которой был многим обязан.
Натали была горда и глубоко старалась запрятать своё чувство. Свою любовь к Радищеву она скрывала даже от брата, боясь, что он посмеётся над её увлечением. Эта же боязнь удерживала её и от проявления своих чувств перед Радищевым. И сейчас Сумарокова заговорила с Александром Николаевичем о чём-то постороннем. Робея перед ним, она не находила нужных слов. Прошло несколько неловких минут. Натали вопросительно посмотрела на Радищева: можно ли заговорить с ним о волновавшем её. На лице Александра Николаевича отражались одновременно доброта и строгость, от которых веяло благородством и силой. Глаза его будто внушали: «Говори, я жду». Натали насмелилась:
— Не судите строго, если я спрошу…
Он назвал её просто по имени, как сестру, и ободрил этим.
— Говорите, Натали.
Она совсем осмелела.
— Почему вы такой скрытный, далёкий, недоступный, Александр?
Натали ждала его опровержения, а Радищев молчал. Он словно не угадывал её желания.
— Я? Может быть, — нерешительно ответил Радищев и задумался.
Сумарокова не знала и не могла знать о причинах его сдержанности. Радищев подумал о их отношениях совершенно по-новому: он, человек вдвое старше и опытнее её, не мог и не имел никакого права обманывать доверчивость юного сердца. Его чувства к Натали с первой встречи не были глубокими. Их скорее можно было назвать романтической влюблённостью, дыхание которой хорошо, приятно, но не более.
Александр Николаевич взял под руку Натали. Они тихо пошли вдоль берега. Шумел ледоход Иртыша, в небе догорали огни заката. Они шли, каждый по-своему счастливый и несчастный. Впереди было темнеющее небо, вечерний Тобольск, затянутый густой синевой. Где-то далеко, далеко задрожала фосфорическим сиянием звезда-вечерница, излучая на землю чистый и холодный свет. Каждый из них, смотря на неё, подумал о родном и самом близком.
Противоречивое чувство охватило и Натали. Оно шло извне. Сумарокова только подчинялась ему. Она искала счастья, прислушивалась к зову сердца и чувствовала, что не может пойти по этому
Радищев в эту короткую встречу до конца осознал невозможность их счастья ни здесь в Тобольске, ни там, в неведомом крае, куда лежал его путь.
Пусть останутся о Натали лишь незабываемые и приятные воспоминания. Всё хорошее Александр Николаевич умел хранить и помнить. Ему стало ясно, что в Сумароковой всё это время боролись сложные чувства. Она переживала свой внутренний конфликт мужественно и стойко, с той силой и упорством, какие сопутствуют всегда чистым душам. Она была для него именно таким человеком и навсегда такой останется.
Натали хотелось услышать хоть какой-нибудь отзвук на свои переживания.
— Скажите, кто вы для сердца моего?
— Я?
— Да, Александр!
Натали высвободила свою руку из его руки, готовая услышать долгожданные слова. Её вопрос Радищев понял по-своему. Много любопытствующих спрашивали его, почему он очутился здесь, в Тобольске, и сослан в сибирскую ссылку. Об этом его спрашивал Панкратий Платонович, этим же интересовался губернатор Алябьев, пытаясь узнать, чего он хотел добиться своей книгой.
Кто он, что за человек? Об этом спрашивали десятки любопытных глаз, внимательно рассматривавших его, когда он впервые появился в наместническом правлении, в театре, в салонах именитых тобольцев. Александр Николаевич ловил молчаливо-любопытные взгляды на себе, словно действительно являлся загадкой для людей, кто же он в конце концов.
И хотя вопрос Натали таил в себе лишь личные мотивы, Радищев воспринял его на этот раз шире и полнее. Ответ на такой вопрос уже созревал. Отвечая ей экспромтом, Александр Николаевич отвечал всем, кто он, что за человек, как следует понимать и расценивать его твёрдый шаг, проложенный вперёд и для других, таких же как он смельчаков.
Ты хочешь знать: кто я? что я? куда я еду? Я тот же, что и был и буду весь мой век: Не скот, не дерево, не раб, но человек! Дорогу проложить, где не бывало следу, Для борзых смельчаков и в прозе и в стихах, Чувствительным сердцам и истине я в страх В острог Илимский еду!Сумарокова не поняла его ответа. Смысл стиха до неё дошёл много позднее. В этот момент она была лишь удивлена таким ответом и даже обижена им. Чёрные глаза Натали посмотрели на Радищева растерянно. Это был её последний и прощальный взгляд.
— Прощайте, Александр… Больнее всего сознавать свершённую ошибку…
Она резко повернулась и быстро зашагала от него.
— Натали! — крикнул ей вслед Александр Николаевич.
Сумарокова не обернулась. Она бежала. Слёзы горечи застилали глаза.
Радищев долго бродил по берегу Иртыша. «Натали не поняла его. Поймут ли другие смысл сказанного для неё, но относящегося ко всем любопытствующим узнать о нём лишь правду?»
Он старался отвлечься, думать о другом. Подумал о том, чем славна была эта сибирская, легендами овеянная река, шумевшая внизу. Александр Николаевич пытался представить пространства, пересекаемые её извилистым руслом от гор Киргизского царства до Ледовитого моря. Ещё раз перед ним встал образ храброго Ермака, он вспомнил о Бухгольце и Лихачёве, участниках экспедиции, снаряжённой ещё Петром I в Среднюю Азию. Но всё это не заслонило образа пылкой Натали, только что бывшей на берегу. Мысли его были о Сумароковой…