Петербургский сыск, 1874 год, апрель
Шрифт:
В квартиру к Михе вошли вместе. Филипп покосился на свёрток в мишиных руках, улыбнулся и в предчувствии скорой выпивки сглотнул слюну.
– Прежде, чем приступить к столь важному делу, мне кажется, что стоит подкрепиться, – писец пальцем постучал по пробке штофа.
– Само собой, – обрадовано произнёс Миша, и положив принесённое на стол, потёр руки.
Миха быстро поставил три стакана и несколько мисок, в которые были положены пирог, капуста, огурцы и мясо.
Филипп одним глотком осушил налитые полстакана, толстыми пальцами
– Вот теперь можно и приступать, – он вытер руку о полу пиджака и выудил из бездонного кармана чернильницу, перо, лист гербовой бумаги. – И на чьё имя писать будем?
Жуков, якобы на миг задумался.
– Дак пиши на имя моего приятеля Мишки Жукова из Киевской губернии.
– Можно и на Жукова.
Рука Филиппа каллиграфическим почерком выводила вверху листа:
«Билет» и ниже «За неимением паспортного бланка, билет пишется на гербовой бумаге».
Писец писал с усердием, у него торчал язык между губ и на лбу проступили бисеринки пота. Кончив писать текст, год и число выдачи билета, взял в левую руку перо и улыбнулся:
– Старосты малограмотны, а посему подпись левой, а вот писарь, – он взял в правую руку перо, и чёткая подпись обозначилась на документе, потом достал из кармана жестяную коробочку, из которой извлёк печать и приложил к документу. – Я кончил, где мои деньги?
Миша достал приготовленные двадцать пять рублей и вручил их Филиппу, который послюнявил пальцы и пересчитал поданные купюры, убрал во внутренний карман пиджака.
– Теперь можно снова горло прополоскать, – засмеялся он тонким бабьим смехом, наполнил до краев стакан и также одним глотком отправил в рот, даже не поморщившись.
На выходе из дома Жукова с Филиппом ждали двое городовых, которых предупредила о необходимости помощи женщина Михи.
Писец даже не понял, как его взяли с двух сторон за руки полицейские. Только когда он увидел их, задрожал, словно кинуло в мороз.
– Я, Филипп, сыскной агент, – произнёс Миша, – а это доказательство твоего противузаконного деяния.
– Да я…
– Филипп, итак, как твоя фамилия?
– Иванов, – хмель с писца, как рукой сняло.
– Где ты хранил печать?
– На улице, под деревом, – Филипп от потрясения начал приходить в себя и выдумывать на ходу небылицы.
– Ежели так, – сжал губы Жуков и продолжил, – тогда проедем в дом, – и он назвал адрес Филиппа, плечи которого поникли.
Квартира находилась подвале, чистая аккуратная в шесть комнат. Жуков удивился, когда в нее попал, ни за что не подумал, что с таким комфортом можно обустроить помещение. И не зря, хозяином оказался Дувид Латман, известный, но неуловимый поставщик фальшивых документов в столице, а тут так забыл о безопасности, что попался самым случайным образом.
Пригласив двух понятых, Жуков попросил Латмана выдать все противузаконное, но Дувид уже пришедший в себя
– Твоё право, – просто произнёс Миша.
Через час на столе лежали несколько вытравленных паспортных бланков, которые были обнаружены при личном осмотре жены Латмана, а в колыбели, над которой склонилась Сара и не отходила от которой ни на миг, были спрятаны чистые паспорта, на которых стояли печати Виленского, Конвалишского и Ольвиопольских мещанских старост.
– Значит, ничего, Дувид нет. – Жуков указал рукой на стол.
– Недруги подбросили, – сразу же вырвались слова у Латмана и он густо покраснел, видно вспомнил, что совсем недавно за рюмкой водки твердым почерком заполнял гербовую бумагу.
– Ты более ничего выдать не желаешь?
– Так нет ничего, – глазки хозяина бегали по комнате.
– Что ж посмотрим, – Миша прошёлся по деревянному полу и почувствовал, что две доски под ногой дали слабину, – а здесь, – и он распорядился полицейскому принести топор.
Под досками пола ничего не оказалось, ни тайника, ни спрятанных бумаг.
– Вот так вот у честных людей власти полы и курочат, – пробормотала жена Латмана и эти слова так резанули по Мише, что он засопел и начал осматривать первую комнату, словно попал в неё только сию минуту.
– Значит, говоришь, ничего нет, – Жуков подошёл к цветам и взял первый вазон в руку.
– Определенно, Ваше Благородие, жаловаться буду вашему начальству, – возмущалась Сара, искоса поглядывая на мужа, тот сжал до белизны губы, давая жене понять, что, мол, молчи, дура, но женщина продолжала, – вот градоначальнику жалобу отнесу. Будет вам.
Миша взвесил горшок в руках и вытащил цветок с корнем, вазон остался пустым. Сара открыла рот от возмущения, явно намереваясь учинить визгливый крик, но сыскной агент опередил её и вырвал второй цветок, под которым обнаружил две мраморные квадратные плитки со стороной в вершок. На лице Жукова появилась улыбка, дышащая довольствием.
Под следующими ветками нашлись ещё четыре плитки.
– И что здесь у нас? – Миша смотрел на гравированные стороны мраморных плит. – Итак Виленская мещанская управа, а здесь Конвалишская, а вот и Киевская городская управа. А я ни сном, ни духом, что проживающий в столице некий Латман является и старостами, и писарями, и головой управы вышеперечисленных учреждений. Что на это скажешь, Дувид?
Латман покачал головой, с лица давно сошла алая краска, теперь бледные пятна поползли по щекам.
– Дура, – беззлобно и безо всякой интонации произнёс Дувид, – лучше бы молчала.
– Что ж поехали.
За поимку важного преступника Мишу наградили тремястами рублями, он удостоился похвалы Ивана Дмитрича, да дело было не в деньгах, а в том, что Жуков был горд собою, ведь в двух подписях увидел одну и ту же руку, проявил внимательность, которая так нужна сыскному агенту.