Петербургский сыск. 1874 – 1883
Шрифт:
– Хорошо, – произнёс Путилин, – а теперь ступай, голубчик. Если понадобишься, я тебя найду. – Потом повернул голову к владельцу дома, – Иван Егорович, не будет Вам затруднительно оставить нас с Варварой на несколько минут.
– Не беспокойтесь, – он поднял две руки, мол, господин Путилин, понимаю, что девица будет более откровенна с Вами наедине, – и осторожно прикрыл за собою дверь.
– Так, значит, тебя зовут Варварой?
– Да, – едва промолвила она, еще больше выступили на щеках пунцовые пятна.
– Садись, – Иван Дмитриевич
– Благодарствую, но мне сподручнее стоять.
– Может быть, – сам Путилин присел на хозяйский стул, – но разговор наш не радостный, так что присаживайся.
Поправив юбку, Варвара присела.
– Скажи, когда Афанасия Петровича видела в последний раз?
– Так в день пропажи, – краска так и не сходила с лица, которое она не смела поднять от смущения, сцепила пальцы рук так, что побелели костяшки, выдавая признаки волнения.
– К Афанасию Петровичу приходили гости?
– Я не видала.
– Хорошо, к нему кто—нибудь приходил?
Она пожала плечами.
– Каким человеком был господин Комаров?
– Не знаю, – ее глаза были устремлены в пол, – что Вы хотите знать?
– В каких ты была с ним отношениях?
– Вы уже знаете? – она впервые взглянула удивленным взором в глаза Путилину.
– Нет, но догадываюсь.
– Он боялся огласки наших отношений, ведь он чиновник богоугодного заведения и сам требовал наказаний для провинившихся, а здесь, – она умолкла.
– Я понимаю, но мне хотелось бы знать правду, иначе мне трудно заниматься розысками Афанасия Петровича.
– Афанасий – хороший человек, ласковый, никогда не был со мною груб, ни разу не повысил на меня голос. Только мы стояли на разных ступеньках, он был образованнее и умнее меня, а я… – она отвернулась и смахнула со щеки слезу, – найдите его, прошу Вас, найдите.
– Постараюсь, но помоги мне. Когда ты видела Афанасия Петровича?
– Я была в ту ночь у него.
– А утром?
– Он, как обычно, выпил чаю и пошел на службу.
– Никто не приходил в его отсутствие?
– Нет, я занимаюсь уборкой и готовлю ужин к его приходу.
– Не мог кто—то тайно побывать здесь?
– Я бы заметила. Афанасий аккуратный человек и все разложено по своим местах, мне приходиться только вытирать пыль и заниматься стиркой грязных вещей.
– Хорошо, – пальцами потеребил волосы на виске, – он рассказывал что—нибудь о родственниках, знакомых?
– К сожалению, ему не нравилось вспоминать о родных и меня сложилось впечатление, что он лишился отца и матери в детстве, воспитывался в чужой семье.
– От чего складывалось такое впечатление?
– Так у него всегда тускнел взгляд, и он старался уйти от вопросов о детстве.
– Ты знаешь, где он хранил документы, письма?
– Вот в этом бюро, – она указала на стоящий в углу предмет мебели, ключ всегда носил с собою на цепочке.
– Я тебя больше
Варвара поднялась и пошла к выходу, остановилась, словно хотела что—то сказать, но передумала и двинулась дальше.
– Я надеюсь, что сия девица смогла пролить хотя бы толику света на исчезновение Афанасия Петровича? – спросил Иван Егорович, войдя в кабинет после ухода Варвары.
– Да как Вам сказать, – произнёс начальник сыска, – не то, чтобы дело стало яснее, но и тумана не прибавилось, – он поднялся со стула и остановился у бюро, вопросительно посмотрел на владельца дома, то понял взгляд Путилина и повернулся к нему спиною.
– Мне не хотелось терять такого постояльца, – хозяин делал вид, что смотрит в окно, а сам украдкой косил глазом на сыскного начальника, доставшего из кармана связку то ли ключей, то ли каких—то железных загогулин. Одно движение и первый ящик открыт.
– Трудно сказать, – Иван Дмитриевич перебирал бумаги, – но я все– таки надеюсь на счастливый исход данного дела.
Писем было немного и большинство не с лестными словами в адрес секретаря консистории, препятствующего бракоразводным делам. Два письма были от бывших священнослужителей, лишившихся сана по требованию господина Комарова. И ни одной бумаги касательно родных.
Третий ящик удивил и внес некоторое замешательство в голову начальника сыска: там лежали два паспорта на разные фамилии, но что интересно с одним и тем же местом рождения – город Нижнеудинск Иркутской губернии. Иван Дмитриевич просто застыл мраморной статуей, мыслей не было, только напряженный взгляд остановился на паспортах. Там же лежала пачка банковских билетов в крупных купюрах.
Остальные ящики больше ничем не смогли удивить, как и все остальное в кабинете.
Гостиная оправдывала свое название, в ней не было ничего лишнего, ни одной вещи, которая бросалась бы в глаза своей несуразностью и которая была бы здесь лишней.
– Прошу прощения, – Путилин обратился к владельцу дома, – за то, что Вас задержал, но хочется докопаться до истины.
– Я понимаю, поэтому рад помочь.
– Разрешите откланяться, – наклонил голову, – служба.
– Да, да, если еще чем—нибудь могу помочь, то милости прошу. Мои двери всегда для Вас открыты.
– Благодарю, при случае непременно воспользуюсь Вашим приглашением и Вас милости прошу по надобности.
Жуков со списками в руках томился в ожидании прихода начальника, то и дело пробегая глазами по маленьким буковкам написанным каллиграфическим почерком.
– Доброе утро, Иван Дмитрич, – произнёс Миша, указывая не листы бумаги, – а я рассматриваю полученные списки и ничего толком не могу придумать.
Путилин вместо приветствия кивнул и указал: заходи. В кабинете присел за стол, откинувшись на спинку кресла, потом достал из кармана забранное на квартире Комарова и протянул помощнику, тот взял.