Петербуржский ковчег
Шрифт:
Спохватился:
— По средствам, если не возражаете... — он вовремя вспомнил, что в кошельке его не слишком густо. — Видите ли, я литератор, и мне должны скоро заплатить...
Милодора кивнула и, не дослушав, повернулась к Аполлону спиной, обронив:
— Есть у нас подходящая комната...
— Та? — Устиния изумленно округлила глаза. Хозяйка дома никак не отреагировала на возглас служанки.
— Следуйте за нами, господин...
— Романов. Аполлон Романов...
—...господин Романов...
Милодора изящным движением подобрала подол платья и стала подниматься по лестнице.
Подхватив
Когда они поднимались со второго этажа, который весь занимали апартаменты хозяйки, на третий, Аполлон позволил себе нарушить молчание:
— У вас редкое имя... Милодора...
Хозяйка дома бросила на него ироничный взгляд:
— Какое уж родители дали... — потом сочла необходимым пояснить: — Оно не совсем верно произносится. В такой форме прижилось в России имя Минодора... Я узнала об этом совсем недавно и ничуть не опечалилась.
— Но почему вы должны были опечалиться? Она чуть приостановилась:
— Мило... милое... милость... милосердие... Разве не лучше, чем Мино?..
Хозяйка производила впечатление умной, образованной, самостоятельной женщины. Аполлон опять подумал, что не ее удел век вековать во вдовах. Выйти только в свет... Впрочем в свет ее, кажется, не пускали. Или свет ее не принимал...
— Да. Пожалуй, лучше...
Они миновали третий этаж и по крутой чугунной лестнице поднялись на чердак. Оказалось, чердачное помещение было поделено в этом доме на несколько комнат. Одна из комнат была приспособлена под жилье, а другие использовались, как догадался Аполлон, для хранения всякого хлама.
Милодора прошла вперед по темному коридорчику и толкнула в конце его дверь. Та открылась со скрипом, и из комнаты хлынули солнечные лучи. Аполлон невольно зажмурился.
Милодора сказала:
— Вы просили по средствам, то есть «по кошельку». Я понимаю, бывают затруднения... Вот вам комната. Не из лучших, конечно. Но, по крайней мере, здесь светло. Вам не придется портить зрение...
Войдя вслед за хозяйкой в комнату, Аполлон огляделся.
Комнатка оказалась совсем небольшая, если избегать определения тесная. Старый платяной шкаф, занимающий чуть не половину пространства, простенькая деревянная кровать с ложем из корявых не струганных досок и шаткий столик у окна... Зато окно (чердачное окно, если называть вещи своими именами) — полукруглое — было едва ли не во всю стену. И хороший вид из окна: каменный дворик, образованный тремя двухэтажными домиками, а за ними еще дома, потом — Нева, слева красивая набережная, справа — верфи. И соборы, соборы, дворцы...
Правда, стекло было невероятно пыльным, да и все в этой комнате — покрыто толстым слоем пыли. Должно быть, давно в этот дом не входили гениальные литераторы и не спрашивали жилье по средствам.
Аполлон невольно усмехнулся, стряхнул с пальцев пыль:
— Вид красивый... Милодора сказала:
— Я вижу, вам и комната нравится... Здесь можно чувствовать себя на уровне полета птиц, здесь хорошо мечтать, наверное. Хотя немного пыльно и не прибрано. Но это не удивительно: в комнату
Аполлон коснулся рукой выступа. Тот был теплый. Аполлон поднял глаза к потолку — покатому, обшитому ровными досками, побеленному. В самом центре потолка торчал большой железный крюк.
— А этот крюк... для чего? — спросил Аполлон.
Ему показалось, какая-то тень мелькнула в лице Милодоры. Через секунду молодая женщина ответила:
— Блок. Здесь когда-то подвешивали блок. Вы же знаете, бывает такая громоздкая мебель, что не входит в двери. Тогда ее втаскивают через окна... Аполлон слушал ее не совсем внимательно. Он невольно залюбовался ею.
Милодора была хороша. Быть может, она не первая красавица в Петербурге, но кабы взяли ее во фрейлины государыни, она бы среди фрейлин тех не была последней. И не глупа (с первых же произнесенных фраз Аполлон почувствовал в ней живой ум). Хотя давно известно, что природа между разумом и красотой неровно делит, и уж если одарит в одном, то непременно недодаст в другом. Милодора явно угодила в исключение: и во фрейлины годилась, и, возможно, в почетные академики... Яркие глаза, свежее лицо, естественный румянец. Свежесть эта была от Бога, не от «парной телятины»... Для Аполлона не было секретом, что многие столичные (и не только столичные) дамы, дабы придать свежести щекам, подвязывают к ним на ночь парную телятину (ну, разве это не безумство — пусть даже ради красоты спать всю ночь с мясом на лице?)... Аполлон смотрел на хозяйку дома, и время для него как бы остановилось.
Милодора почувствовала, конечно, взгляд Аполлона. Этот взгляд несколько смутил ее. Впрочем она собиралась уже уходить:
— Если вам этот крюк мешает, я велю...
— Нет, зачем же! Он вам может еще пригодиться, — Аполлон никак не мог отвести от нее глаз.
— Хорошо... Я распоряжусь, чтобы вам принесли чай. А вы располагайтесь тут, господин Романов. Когда сочтете нужным,— быть может, завтра — занесете ко мне в кабинет ваши бумаги, билет Конторы адресов... Если будет необходимо что-то еще, передайте через Устинию, — Милодора, уходя, улыбнулась, и эта улыбка совершенно преобразила ее.
Теперь Аполлон не сомневался, что из всех фрейлин государыни-императрицы Милодора была бы первая.
Устиния убежала вслед за хозяйкой и через четверть часа вернулась с ведром, шваброй и тряпками. Аполлон в это время выкладывал из саквояжа свои вещи: пару белья, дюжину носовых платков, письменный прибор, стопку чистой бумаги и несколько книг.
Служанка покосилась на его «богатства» и опять удивленно округлила глаза. Работала она довольно споро. Через несколько минут окно засияло чистотой, и в комнате стало еще светлее. Явился безмолвный бородатый старик — Антип. Соблюдая полное молчание, он смазал из масленки петли и починил замок. Так же, не сказав ни слова, удалился. Девушка не обратила на Антипа ровно никакого внимания, — будто его и не было.