Петька из вдовьего дома
Шрифт:
Нищенков вообще-то самый дальний лавочник, но мальчик знает, что только к нему можно идти без риска, так как он всегда отпускает хлеб с довесками. Мать разрешает «за ходьбу» съесть довесок, если таковой окажется.
— Ты что же это! Воровать вздумал? — встречает сына грозным окриком мать.
— Что воровать? — переспрашивает Петька в полном недоумении.
— Думаешь, я не видела, как ты лазил на грибковский забор.
— Я знаю, что видела, окна напротив! Но я ничего не воровал и ничего не ел! — уверенно отвечает Петька.
— А вишни?
— Они же зеленые. Разве их можно есть? Еще холера сделается!
— Да ты-то их рвал!
— Знамо,
— Как же ты говоришь, что не воровал? — все более и более горячится Анна Кирилловна.
— Не воровал! Я рвал с веток, которые на нашем дворе…
Штаны с Петьки все равно решительно спущены, и в воздухе свистят розги. «Не воруй! Не воруй!» — приговаривает Анна Кирилловна. Петька пронзительно визжит. После ударов тринадцати запыхавшаяся Анна Кирилловна заставляет Петьку просить прощения. У мальчишки сердце зашлось от жгучей боли, но он упрямо твердит, всхлипывая: «Я не воровал». И снова свистят розги, и снова отчаянно кричит Петька. А после порки, задыхаясь от обиды, продолжает настаивать на своем:
— Я не воровал, не воровал! Вишни на нашем дворе!
— Да и двор-то не твой! Бесстыдник ты эдакий! — говорит плача Анна Кирилловна. — Господи! Что же это такое! Хоть живая в могилу полезай. Отец никогда не воровал! А сын воровать учится!..
Мать горько рыдает.
— Ладно. Не буду… — бурчит Петька и убегает в темный чулан.
При упоминании об отце обида Петьки мигом прошла. Его охватывает мучительное беспокойство: «А что сказал бы отец? Неужто я вправду украл? Мать говорит, что двор не мой. Но хозяйка двора, тетя Саша, — сестра матери, значит, двор наш!..»
Вечером, когда стемнело, Петька идет к грибковскому забору и, перебросив через него пять зеленых вишен, злобно шепчет:
— Нате! Подавитесь своими вишнями!
Петьке очень хочется обломать все «незаконно» свешивающиеся через забор ветки, но теперь он не решается это сделать. Его понятие о законности слезы матери сильно пошатнули. «А вдруг им и вправду все дозволяется!» — думает он с тревогой.
На мать Петька совсем не сердится. «Она баба и законов не понимает! — размышляет он. — Считает, что я украл! А я не вор и никогда им не буду! Как тятя…» При воспоминании об отце тоска подступает к сердцу мальчишки, и он воет без слёз, как волчонок. Тоска об отце настигает Петьку обычно по вечерам. Тогда он убегает подальше от дома, не в силах сдержать крик, рвущийся из груди.
Бегая по городу, Петька иногда встречается с бабушкой Елизаветой, возвращающейся с базара.
— Сиротка бедный! — говорит, всхлипнув, старуха и сует Петьке монету. — На-ка вот тебе семишник! [27] Купи себе калачик! Чай, есть хочешь?
— Спасибо, бабушка! — благодарит ее Петька и с восторгом бежит в калашный ряд, где продаются кислые, выпеченные из темной муки калачи.
Быть обладателем такого богатства для Петьки невыразимое счастье. Он ест калач медленно, отламывая по маленькому кусочку, стараясь продлить наслаждение. «Как жалко, что у меня брюхо большое! — думает Петька. — Разве его набьешь? Тут надо не один калач, а штук десять!»
27
Семишник. — Двухкопеечная монета.
Дома Петька о семишнике и съеденном калаче не рассказывает. Ему совестно, что не поделился с маленькими.
Иногда Петька ходит к дяде Якову смотреть, как он шьет сапоги. Дядя Яков, когда есть в том нужда, посылает племянника с запиской на Верхний базар [28] за товаром. До базара версты полторы, но это мальчика не смущает. Он уже не раз бывал там у знакомого торговца и хорошо знает дорогу.
На улице Петька то и дело останавливается у кондитерских. Сначала на Большой Печерской [29] , где в витринах и конфеты, и аршинная часовня из шоколада, и хлеб с изюмом, и белые московские калачи. На Малой Печерской [30] Петька снова замедляет шаг перед другой кондитерской, которая еще богаче.
28
Верхний базар. — Базар в нагорной части города на месте нынешней площади Минина и Пожарского.
29
Большая Печерская — Теперь улица Лядова.
30
Малая Печерская — Теперь улица Пискунова.
О шоколаде Петька знает только понаслышке. Конфеты также мало его интересуют. Но белый хлеб и колбасы особенно соблазняют Петьку. Всего этого попробовать ему, конечно же, не придется, но он доволен уже и тем, что можно совершенно бесплатно на все это глядеть.
Принеся из кожевенной лавки товар, Петька обычно получает от Якова Кирилловича пятачок за ходьбу. И тут Петька почти всегда оказывается в большом затруднении: что купить? О французской булке мальчик не думал: она, по его мнению, слишком мала, а стоит дорого. Петька выбирает между фунтом кренделей и полуфунтом колбасы и отдает предпочтение последней.
Придя в лавку Павла Павловича Лаврова, Петька зорко следит за его руками. Лавочника зовут Сосулькой за его жадность. «Дрожит как сосулька», — сказал однажды дед Петьки, и название прочно приклеилось к Павлу Павловичу, который всегда ловко обвешивал: то с маху бросит товар на чашу весов и тотчас снимает его, то старается довести вес пальцем правой руки, а то подтолкнет чашу с гирями кверху пальцами левой. К тому же весы всегда специально заставлены всевозможными банками.
Но Петька знает все уловки Лаврова и заходит сбоку.
Вот лавочник кладет на весы колбасу и удерживает поднимающуюся чашку пальцем.
— Не тя-нет, Пал Палыч! — строго одергивает лавочника Петька.
Пал Палыч морщится. Рыжая борода мелко-мелко дрожит. Все лицо его искажается болезненной гримасой, и большие светло-серые бегающие глаза наливаются тоской. Значит, Пал Палыч нервничает. А нервничает он всегда, когда ему не удается обвесить. Лавочник бережно отрезает еще один вершок колбасы и бросает на весы.
— С походом! — говорит он уверенно, решительно снимая колбасу.