Петля. Тoм 1

Могилевская Инга

Отец не спешит с разговором, неторопливо набивает свою трубку, давая мне время освоится… Оно не идет на пользу. Все больше ерзаю в кресле, пока, наконец, не вжимаюсь в его туго обтянутую кожей спинку, словно загнанная в ловушку мышь… Что же все-таки не так? Что изменилось? Как говориться, дьявол в деталях – его я и пытаюсь найти, всматриваясь, изучая, вспоминая, сопоставляя…

Новая мебель, разросшиеся книжные стеллажи, мягкий еще не затоптанный и не затертый ворс ковра, гобелены, струящиеся отблеском глубоких коньячных оттенков, звон хрустальных льдинок канделябра – не столько слышимый, сколько ощутимый от лязганья кружащихся

в голове слов «блеск, лоск, глянец – блеск, лоск, глянец»… Но не пронзает, не звенит свежей легкостью, а будто стынет и вязнет в воздухе – в тугом, тягучем парфюме из лакированной древесины, кожи и табачного дыма. Даже едва просочившиеся нотки сочных трав и сладость цветов из сада, занесенные ветерком сквозь распахнутое окно, тоже увядают, задыхаются, раздавленные этой тяжелой горечью.

Отец закуривает, переводит на меня свой внимательный взгляд. А я понимаю, что это еще одно воплощение того, от чего я безнадежно отвыкла…

– И все-таки, почему ты решила вернуться?

И легкая сеточка морщинок на его худом лице чуть подергивается в улыбке, скрывающей не произнесенное в слух: «Весьма неразумный поступок».

– Не знаю… Все-таки это моя родина….

– Что ж, справедливо, – а его живые проницательные глаза словно договаривают: «Хотя и глупо», – Впрочем, сейчас или никогда. Боюсь, очень скоро границы между нашими странами могут оказаться закрыты. И хотя я искренне полагаю, что в Штатах у тебя было бы больше возможностей для самореализации, твой патриотизм тоже достоин похвалы. Но об этом мы поговорим в другой раз. Сейчас меня интересует, чем ты думаешь заняться на «своей родине»?

– Я еще не думала об этом, но, наверное, пойду работать в больницу.

– А вот это не самая удачная идея.

– Но я 8 лет училась на врача и…

– Знаю, знаю, сейчас ты скажешь, что у тебя есть и диплом, и призвание, и желание, но… – и устало разводит руками , подразумевая что-то вроде: «Ты же понимаешь, это была всего лишь твоя детская блажь, которой я имел неосторожность потакать. Только пора бы уже повзрослеть».

– Да, у меня диплом врача. Честно полученный диплом с отличием. Какие тут могут быть «но».

– Медицинская сфера не в моей компетенции.

– Ну и что? Главное, что я в ней компетентна.

– Ты понимаешь, о чем я. Я не смогу устроить тебя на нормальную должность – там выбирают по особым критериям. А быть сиделкой или медсестрой… – улыбка на его лице переходит в ухмылку, ухмылка спадает в брезгливую гримасу – две глубокие рытвины, вонзившиеся в уголки опустившихся губ – быстро скрытую за взятой в рот трубкой.

– И что ты предлагаешь?

– Я поговорил о тебе с мистером Граузом. Он готов принять тебя. Младший специалист финансового отдела – это для начала. А на будущее, огромная перспектива карьерного роста.

– Папа, это не мое.

– Откуда ты знаешь? Ты же еще не пробовала. Его компания до сих пор считается весьма успешной. И я получаю с ее акций неплохие дивиденды. Ну и впоследствии, у меня есть определенные планы относительно нее.

«Хочет прибрать к рукам» – догадываюсь я, хотя вслух произношу чуть мягче:

– Планируешь выкупить фабрику у Мистера Грауза.

– В общем-то, да. С нынешней политикой иностранные капиталисты здесь долго не продержатся, и будет обидно упустить такую золотую жилу.

– И ты хочешь, чтобы я потом работала на тебя?

– Не «на меня», а «у меня». Или, лучше сказать « со

мной». Это разные вещи.

– Не думаю, что…

– Так подумай, – резко перебивает он, – Я не прошу много. Поработай у него хотя бы годик. Присмотрись. Ну, а если не понравится, тогда поступай, как знаешь.

– Я итак знаю, что моя стезя – медицина. И я согласна начать с должности обычной медсестры.

Он опять недовольно морщится, встает из-за стола, приглаживает и без того гладко зачесанные назад густые черные волосы с аристократичным вкраплением седины, отходит к окну.

– Я изрядно похлопотал, уговаривая Грауза принять тебя на эту должность. Не ставь меня в неловкое положение.

– Ты мог бы для начала посоветоваться со мной, – замечаю я.

– Я хотел быть уверен, что он тебя возьмет, прежде чем предлагать столь заманчивое место. Послушай, я прошу – только год. Ради меня…

Знаю я все это: сначала год, потом два… А потом я меня затянет, не смогу вырваться. Утрачу все навыки, забуду все, что так долго и кропотливо зубрила все эти 8 лет – буду слишком далека от медицины, чтобы вернуться. И сдамся. Нет. Уж лучше сразу не поддаваться, чтобы потом не пришлось сдаваться…

Я вздыхаю, раздумывая над новой порцией возражений, но так и не успеваю высказать их. Робкий стук, в приоткрывшийся дверной проем проглядывает испуганное лицо Пабло – шофера отца.

– Сеньор Ньетто? Простите, что прерываю. К вам пришел Полковник…

– Да, да, я его жду. Спасибо, Пабло! – отец по-молодецки вскакивает из-за стола, бросает взгляд на стоящие в углу комнаты часы, – Ровно два. Как и договаривались. Ох уж эти военные – пунктуальности им не занимать! Скажите нашему гостю, пусть проходит… И, да, Пабло… – окликает шофера, а сам бросает на меня твердый, победоносный взгляд, – Отвези Сеньориту Мадлен к мистеру Граузу…

– То есть, все? На этом наш разговор окончен? – обиженно вопрошаю я.

– Прости, Мадлен. Боюсь, я опять буду занят. Ты езжай к Граузу, а потом расскажешь мне, как прошел разговор, ладно?

– Папа, я…

– Я хочу для тебя лучшего, милая. Пойми это.

И я не нахожу, что ответить. Просто слушаюсь. Пай-девочка.

С этим, который пришел к отцу, и из-за которого он прервал беседу со мной, я сталкиваюсь в дверях – метис, невысокий, плотненький и сбитый как свежесрубленный пень, два крестика пронзительно поблескивают на лацканах формы, воротничок наглухо застегнут, сдавлен и сжат петлей галстука, туго вгрызается в обрюзгшую шею. Шаг твердый, чеканный, выдрессировано- армейский, а лицо, напротив, мягкое, осунувшееся, расплывчатое…глаза, словно стекают в набухающие под ними мешки, и толи из-за этой оплывчатости, толи из-за тусклых не находящих себе места зрачков, взгляд кажется безвольным, полным сомнения, смятения и нерешительности…

«Кажется, я не единственная, кому не по себе в этом доме» , – думаю я, проходя мимо этого человека. Кроткий вежливый кивок вместо приветствия – я не стала подавать ему руку, да и он все равно не успел бы ее поцеловать, потому что за моей спиной он уже разглядел фигуру отца, полностью захватившего его внимание…

– Сеньор Ньетто, это честь для меня…

– Боже мой, Пако, мы же не на официальной встрече!, – перебивает его отец несвойственным ему приторным тоном, – Так что, давай оставим все эти лишни холодные любезности в стороне, и поговорим искренне и непринужденно, как друзья… Без всяких там «Сеньоров»…