Петля. Том 2
Шрифт:
Но, боже, неужели я действительно так считаю?!
А вот и до боли знакомая улица. Это совсем недалеко от того места, где…
– Можешь свернуть направо – проехать вон по той дороге, – тихо прошу я внезапно осипшим голосом.
Рамин удивленно вскидывает бровь, но не перечит – сворачивает. Проезжаем пару полуразрушенных кварталов и пустырь, определенный муниципалитетом под корпуса нового интерната – стройка была затеяна еще в начале президентского срока «благодетеля», а уже через месяц заморожена из-за нехватки финансирования, и, судя
– Сбавь скорость, – еле выдавливаю я, и с ужасом вглядываюсь в огромную груду горелых досок, угля, слежавшегося пепла, черных кирпичей и битых стекол – в кучу мусора – в жалкие объедки огненного пиршества – в обглоданные и вылизанные пожаром косточки нашего прошлого…
Прикусываю губу. Стараюсь не подавать виду, насколько мне больно видеть все это, но Рамин все равно замечает. Притормаживает.
– Ты в порядке?
– Да.
– Что это за место?
– Здесь мы с Алессандро когда-то жили, – нехотя признаюсь я.
Несколько секунд он тоже задумчиво рассматривает остатки сгоревшего дома. Потом, недовольно поморщившись, отворачивается.
– Огонь всю жизнь преследует брата, – тихо изрекает он, снова надавливая на газ, – Это его бич – где бы он ни поселился, там рано или поздно все оказывается в объятьях пламени.
Я не нахожу, что на это ответить. Я думаю, о своем объятом пламенем сердце. Я думаю, будет ли оно тоже обращено в кучу стылого слежавшегося пепла…
Мы были уже достаточно далеко от города, когда Рамин вдруг ни с того ни с сего свернул с дороги прямо в чащу джунглей. Проехав немного вглубь, настолько, насколько это позволяла тягучая торфянистая почва и плотная сеть переплетенных ветвей, он заглушил двигатель.
– Что случилось? Зачем ты сюда свернул? – начинаю беспокоиться я, но он упрямо игнорирует мои вопросы. Вместо этого поворачивается к Тересе.
– Не передумала?
– Нет, – звучит ее глухой хриплый голос.
– Тогда, давай. У тебя полчаса. Отведи его подальше. Если нужна еще веревка или нож, возьми под сиденьем.
Мой встревоженный недоумевающий взгляд мечется с Рамина на Тересу и обратно, силясь понять, что же здесь происходит, но в обоих случаях натыкался лишь на холодные непрошибаемые каменные лица.
– Или помочь тебе его привязать? – предлагает индеец.
– Сама справлюсь, – отрезает она. Открывает дверцу, выбирается наружу, прихватив и нож и веревку. Потом одной рукой вцепляется в шиворот пленника, другой вдавливает ему под лопатку дуло револьвера.
– А ну, пошел! – хрипит она, и связанный человек начинает неуклюже ерзать, выползая из машины, с трудом поднимается на дрожащие, подкашивающееся комариные ножки.
– Живее! – прикрикивает Тереса и, продолжая мусолить дулом его спину, тащит его за собой вглубь чащи. Когда они скрываются за плотной ширмой
– Что все это значит? – снова пробую допытаться я.
– Пусть разберется с ним.
– Что значит «разберется»?
– То и значит. Этот человек продал ее Стейсонам. Теперь получит то, что заслужил.
– Что?!– я с ужасом уставилась на него, – И ты вот так просто позволишь ей…?
– Не вижу причин отказывать. Все справедливо. Пусть делает с ним, что хочет. Это ее…
Истошный вопль, донесшийся из джунглей, глушит его слова. Потом еще один – еще пронзительнее, еще громче…Что она с ним делает?! Невыносимо. Это…это все невыносимо… Господи…Надо остановить это безумие!
Я давлю на ручку. Едва успеваю приоткрыть дверцу и вытащить наружу одну ногу, как Рамин резко хватает меня за плечо, втягивает обратно.
– Сиди и не вмешивайся.
Закусываю губу, закрываю глаза. Неутихающие крики взрывают мозг. От них хочется провалиться сквозь землю, хочется бежать, сгинуть – что угодно, только бы не слышать их…Так нельзя! Так неправильно! Но как же я могу втолковать этому лишенному души человеку, что то, что происходит сейчас…может и справедливо…Но совсем неправильно.
– Алессандро бы это не одобрил, – сдавлено проговариваю я, – и ее брат – тоже.
– Тут ты ошибаешься, – отрезает Рамин, – Но, в любом случае, это их не касается. И нас с тобой это тоже не касается. Это – дело Тересы. Ее личная месть. Каждый имеет право на личную месть. Око за око.
– Тереса не понимает, что ты с ней делаешь.
– Что Я с ней делаю?! – он выбрасывает в окошко бычок, и устремляет на меня свои неумолимые глаза, – С ней уже сделали все, что только можно было! Она прошла через такой кошмар, который тебе и не снился! Я же только позволяю ей сделать то, что ее хоть немного утешит.
И снова вопль…Да такой, что мне приходиться заткнуть уши. По телу пробегает озноб.
– Тогда радуйся… – шепчу я, – ты завершаешь то, что они начали. Ты убиваешь в ней остатки человечности.
Он хмурится, осудительно покачивает головой.
– Скажи, Иден, скольких ты пристрелила там в «Континентале»?
– Я не считала.
– А я посчитал. Троих насмерть. И двоих ранила.
Вопль ниспадает в булькающий хрип… Уже в любом случае поздно.
– Ты убила от трех до пяти человек, Иден, – повторяет он.
– И что с того?!
– Пристрелила их, не дрогнув, не колеблясь, не сожалея и не раскаиваясь. Значит ли это, что в тебе тоже больше нет человечности?
В его низком голосе и ровной интонации верткой ящуркой промелькнул сарказм – промелькнул и тут же скрылся, а между тем настороженные пытливые зрачки продолжают изучать меня из глубоких нор-глазниц. Ждут моего ответа.
– Может, уже и нет, – выдыхаю я, отворачиваясь и глядя на возвращающуюся Тересу. Шагает твердо и быстро. Одежда измазана кровью, на лице все та же лишенная эмоций маска.