Петр III. Загадка смерти
Шрифт:
ПФЗ написано по-русски чернилами207 на вырезанном ножницами куске бумаги, имеющем размеры: 215 х 215 х 215 х 215 мм; филигрань по типу Pro Patria с литерами ГУБР, означающими: Города Углича бумажная рольная208. Письмо складывалось в 1/6 (пополам горизонтально и два раза вертикально).
СВ написан по-немецки карандашом (с отдельными французскими словами)209 на бумаге размером: 330 х 210 х 327 х 205 мм; филигрань Pro Patria. «Список» складывался (три линии по горизонтали и одна вертикальная [48] ). Заметим, что так же было сложено ОР1.
48
Правда, просматриваются еще две чуть заметные вертикальные складки, возможно от первоначальной попытки, от которой отказались.
На всех приведенных документах Петра Федоровича отсутствует адрес, который есть на ОР2.
Тексты
Порядок писем дан так, как он имеет место в архивном деле и публикации их в «Собрании
I
Je prie Vostre Majest'e destre assur'e s^urement de moy et davoir la bont'e dordonner quon ote les postes de la seconde Chambre parce que la chambre ou je suis est si petite qua peine j i peut my remuer et comme elle scait que je me promen'e toujours dans la chambre ca me fera enfler les jambes encore je Vous prie de nordonner point que les officiers restent dans la m^eme chambre comme jai des besoins c’est impossible pour moy au reste je prie Vostre Majest'e de me traiter du moins comme le plus grand malfaiteur ne scachant pas de lavoir offens'e jamais en me recommendant a sa pense magnime je la prie de me laisser au plut^ot avec les personnes nomm'e en Alemagne Dieux le lui repayera s^urement et je suis votre tr`es humble
valet
Pierre.
P. S. Vostre Majest'e peut estre sure de moy que je ne penserai rien ni ferai rien qui puisse estre contre sa personne ou contre son r`egne».
Далее даются переводы, сделанные Н.К. Шильдером211:
«Государыня.
Я прошу Ваше величество быть во мне вполне уверенною и благоволите приказать, чтобы отменили караулы у второй комнаты, ибо комната, где я нахожусь, до того мала, что я едва могу в ней двигаться. Вы знаете, что я всегда прохаживаюсь по комнате, и у меня вспухнут ноги. Еще я Вас прошу, не приказывайте офицерам оставаться в той же комнате, так как мне невозможно обойтись с моею нуждою. Впрочем, я прошу Ваше величество обходиться со мною по крайней мере не как с величайшим преступником; не знаю, чтобы я когда-либо Вас оскорбил. Поручая себя Вашему великодушному вниманию, я прошу Вас отпустить меня скорее с назначенными лицами в Германию. Бог, конечно, вознаградит Вас за то, а я
Ваш нижайший слуга
Петр.
Р. S. Ваше величество может быть во мне уверенною: я не подумаю и не сделаю ничего против Вашей особы и против Вашего царствования» [49] .
II
«Vostre Majest'e,
Si Vous ne voulez point absolument faire mourir un homme qui est d'ej`a assez malheureux ayez dont piti'e de moy et laiss'e moy ma seule consolation qu’il est Elisabeth fiomanovna Vous ferez par ca un de plus grand oeuvre de charit'e de vostre r`egne au reste si Vostre Majest'e voudroit me voir pour un instant je serai au comble de mes voeux.
49
В сборнике «Переворот 1762 года» дан следующий перевод этого письма: «Сударыня, я прошу Ваше величество быть уверенной во мне и не отказать снять караулы от второй комнаты, так как комната, в которой я нахожусь, так мала, что я едва могу в ней двигаться. И так как Вам известно, что я всегда хожу по комнате и что от этого распухнут у меня ноги. Еще я Вас прошу не приказывать, чтобы офицеры находились в той же комнате со мной, когда я имею естественные надобности – это невозможно для меня; в остальном я прошу Ваше величество поступать со мной по меньшей мере, как с большим злодеем, не думая никогда его этим оскорбить. Отдаваясь Вашему великодушию, я прощу отпустить меня в скором времени с известными лицами в Германию, Бог ей заплатит непременно, Ваш нижайший слуга Петр. Р. S. Ваше величество может быть уверенной во мне, что я ни подумаю ничего, ни сделаю ничего, что могло бы быть против ее особы или ее правления» (Переворот 1762 года. 2-е изд. М., 1908. С. 142–143; курсив наш. – О. И.). В этом переводе (в выделенном ними тексте), несомненно, ошибка.
Votre tr`es humble
valet
Pierre».
«Ваше величество.
Если Вы решительно не хотите уморить человека, который уже довольно несчастлив, то сжальтесь надо мною и оставьте мне мое единственное утешение, которое есть Елизавета Романовна. Этим Вы сделаете одно из величайших милосердных дел Вашего царствования. Впрочем, если бы ваше величество захотели на минуту увидать меня, то это было бы верхом моих желаний.
Ваш нижайший слуга
Петр» [50] .
III
«Ваше величество.
Я еще прошу меня, который Ваше воле исполнял во всем, отпустить меня в чужие край с теми, которые я, Ваше величество, прежде просил, и надеюсь на Ваше великодушие, что Вы меня не оставите без пропитания.
Верный слуга
Петр».
IV
Surtout [51]
50
В упомянутом сборнике «Переворот 1762 года» перевод выглядит так: «Ваше величество, если Вы совершенно не желаете смерти человеку, который достаточно уже несчастен, имейте жалость ко мне и оставьте мне мое единственное утешение Елизавету Романовну. Вы этим сделаете большее милосердие Вашего царствования; если же ваше величество пожелало бы меня видеть, то я был бы совершенно счастлив. Ваш нижайший слуга Петр».
51
Сюртук (фр.).
Paille [52]
mundirungs [53]
ПФ1
Вопрос о том, как перевести термин madame, для этого письма весьма важен, поскольку отражает уровень отношения Петра Федоровича к своей супруге в момент его написания (остальные два письма начинаются и по-французски, и по-русски со слов «Ваше величество»). Этому обращению должна соответствовать и подпись: «Ваш покорнейший слуга» (полагаем, что так можно перевести слова «votre tr`es humble valet» [54] ); покорность Петра Федоровича была наиболее нужна Екатерине, что он не мог не понимать. Здесь, однако, как нам кажется, нет отношения подданного и властителя. При этом можно с большой степенью вероятности утверждать, что письмо написано уже из Ропши: упоминается комната, в которой поместили Петра Федоровича.
52
Соломенный (фр.).
53
Слово не переведено нами.
54
Стоит заметить, что и в сборнике «Переворот 1762 года», как и у Н.К. Шильдера, эти слова переводятся как «ваш нижайший слуга».
Правда, Петр Федорович не теряет еще бодрости. Он даже пытается вести полемику с Екатериной, считая, что суровое обхождение с ним караула не соответствует его вине: «я не величайший преступник» и «не знаю, чтобы я когда-либо Вас оскорбил» (последнее очевидная ложь: вспомнить его знаменитый окрик: «Дура!»). Поэтому Петр Федорович просит отпустить его «скорее с назначенными лицами в Германию». «Назначенные лица» – это весьма интересно; кем «назначенные»? По-видимому, еще раньше по просьбе Петра Федоровича самой Екатериной; поэтому они не упоминаются персонально (правда, не исключено, что договоренность о них была устной). Напомним, что Дашкова (по переводу под редакцией Чечулина) пишет о том, что Петр Федорович, «указав несколько лиц, которых желал бы видеть около себя, он просил императрицу назначить их состоящими при нем».
Но за что Екатерина должна отпустить супруга в Германию с «назначенными лицами»? Кажется, что Петр Федорович говорит об этом в Р. S:. «Ваше величество может быть во мне уверенною: я не подумаю и не сделаю ничего против Вашей особы и против Вашего царствования» (курсив наш. – О. И.). Тут возникает несколько вопросов. Во-первых, почему Петр Федорович упрятал столь важное признание в постскриптум (куда добавляют, как правило, несущественные и потому забытые детали), а не продолжил сразу после просьбы об отъезде в Германию? Примечательно, что и в самом начале своего письма Петр Федорович прибегает к подобной формуле: «Я прошу ваше величество быть во мне вполне уверенною…» (правда, тут идет речь о снятии караула, мешающего жизнедеятельности арестованного императора). Но это, вероятно, показалось малым Петру Федоровичу, и он решил более подкрепить свою просьбу. Однако в этом, на наш взгляд, лежит самая большая загадка: если Петр Федорович подписал акт отречения от российского престола до отправления в Ропшу (29 июня), то почему он не ссылается на этот документ, а только обещает быть лояльным к императрице? Да и что стоит бумажка с отречением, если Петр Федорович сам лично в Сенате не объявил об этом. В любой момент, оказавшись на свободе, он мог объявить свое отречение ложным, полученным под давлением. Этот Р. S. можно объяснить или тем, что Петр Федорович изменил позицию после 29 июня, или в тот день он ничего не подписывал и вел торговлю с Екатериной, не зная о том, что о его отречении уже объявлено в Сенате. Не к этой ли стороне поведения свергнутого императора относятся следующие слова из письма А.Г. Орлова от 2 июля из Ропши: «…Другая опасность, што он действително для нас всех опасен для тово, што он иногда так отзывается, хотя в прежнем состояли быть» (курсив наш. – О. И.). Но если ты отрекся, и при этом сделал это письменно, то как же можно вернуть все назад? Петр Федорович был, как известно, весьма болтлив, что даже выдавал противникам свои тайные планы, о чем писала не только Екатерина II, но и Я. Штелин, хорошо знавший психологию великого князя, а потом и императора: «Употреблены были все возможные средства научить его скромности, например, доверяли ему какую-нибудь тайну, и потом подсылали людей ее выпытывать»212. Более того, бывший наставник великого князя утверждает, что именно болтливость Петра Федоровича привела к тому, что в обществе узнали о его замысле уничтожить гвардейские полки213. Екатерина подтверждает это: «Он не скрывал почти ни одного из своих проектов»214.
Теперь следует особо сказать о карауле. Чему должен был помешать он, не оставлявший Петра Федоровича одного даже при отправлении им естественной нужды? Побегу, агитации среди солдат или самоубийству? Вполне вероятно, что офицеры получили от Н.И. Панина наставления в духе изложенных им в инструкции для караула у Ивана Антоновича. В пункте 3 этой инструкции говорилось: «В покое с ним в ночное время ночевать вам обоим, а днем может быть с ним и один…»215 А. Шумахер сообщает о заключении свергнутого императора следующее: «Окно его комнаты было закрыто зелеными гардинами, так что снаружи ничего нельзя было разглядеть. Офицеры, сторожившие императора, не разрешали ему и выглядывать наружу, что он, впрочем, несколько раз, тем не менее, украдкой делал. Они вообще обращались с ним недостойно и грубо, за исключением одного лишь Алексея Григорьевича Орлова, который еще оказывал ему притворные любезности…»216 Шумахер упрекает Орлова, что он не выпустил Петра Федоровича в сад погулять. Но кому нужны были проблемы, если бы он предпринял попытку убежать или прибегнуть к помощи солдат, отдавая им приказы, как император?