Петр III
Шрифт:
Хочет выписать из Падуи в Петербург старика Тастини, к школе которого он причисляет и себя.
Возвращает из Болоний капельмейстера Гайя.
Спустя несколько дней после погребения императрицы отправляется в католическую церковь францисканцев, где был построен катафалк и совершена была панихида с музыкою по императрице Елисавете, сочинения Манфредини; завтракает у пасторов и подписывает план их новой церкви.
Замышляет, по всегдашней ненависти к Дании, объявить ей войну, чтоб возвратить Шлезвиг. Громко говорит об этом за ужином на празднестве, которое давал для него фельдмаршал Алексей Григорьевич Разумовский, тогда как датский посланник, граф Гакстгаузен,
Датчане в самом деле приготовились к войне и поручили главное начальство над войском генералу Сен-Жермену.
Навещает великого князя Павла Петровича, целует его и говорит: «Из него со временем выйдет хороший малый. Пусть пока он останется под прежним своим надзором, но я скоро сделаю другое распоряжение и постараюсь, чтоб он получил другое, лучшее воспитание (военное), вместо женского».
Однажды утром, во время одеванья, когда ему рапортовали, что полиция открыла в прошедшую ночь шайку разбойников на Фонтанке, в деревне Метеловке, он сказал: «Пора опять приняться за виселицу. Это злоупотребление милости длилось слишком долго и сделало многих несчастными. Дед мой знал это лучше, и, чтоб искоренить все зло в России, должно устроить уголовные суды по его образцу».
Каждое утро являются к нему с докладами: генерал-прокурор Глебов из Сената, адмирал из Адмиралтейской Коллегии, генерал из Военной Комиссии и член из Комиссии Иностранных Дел; он разрешает доклады и подписывает их.
В первые дни своего царствования дает повеление освободить и возвратить всех, сосланных императрицею: фельдмаршала Миниха из Пелыма, герцога Курляндского из [Яро]славля, графа Лестока из Углича и проч., кроме бывшего канцлера, графа Бестужева. Он подозревает его в тайном соумышлении с его супругою против него и ссылается в этом на покойную императрицу, которая предостерегала от него.
Прежде всех возвращается герцог Курляндский с своим семейством и помещается у своего зятя, барона Черкасова.
Император, назначивший герцогство Курляндское своему дяде, принцу Георгию, при первом приеме говорит герцогу Бирону, который благодарит его, преклонив колена: «Утешьтесь и будьте уверены, что вы будете мною довольны. Если вы и не останетесь герцогом Курляндским, то все-таки будете хорошо пристроены».
Миних возвращается в апреле месяце и помещается в квартире, нанятой его внуком, бароном Фитенгофом, у Измайловского моста. Получает много визитов. Видит баталион гвардии, идущий мимо его окон на часы и марширующий по новому образцу, и, полный удивления, говорит Штелину: «Ей-богу, это для меня новость! Я никогда этого не мог достигнуть!» При первом посещении делает императору комплимент этим признанием. Император берет его с собою в парад, где он дивится еще более.
Император примиряет герцога Курляндского с фельдмаршалом Минихом: при первом их свидании при Дворе они целуются, пожимают друг другу руки и должны обещать императору, что забудут и никогда не будут упоминать о том, что было прежде между ними.
Трудится над проектом Петра Великого об отобрании монастырских поместий и о назначении особенной Экономической Коллегии для управления ими. Генерал-прокурор, Александр Иванович Глебов, сочиняет об этом Манифест, в котором кроме других доводов приведены слова Спасителя: «Взгляните на лилии в поле: они ни сеят, ни прядут, ни собирают в свои житницы» и проч. Он берет этот Манифест к себе в кабинет,
Рассматривает все сословия в государстве и имеет намерение поручить составить проект, как поднять мещанское сословие в городах России, чтоб оно было поставлено на немецкую ногу, и как поощрить их промышленность. Ему нравится предложение Штелина разослать немецких ремесленников по русским городам, чтоб они, за умеренную пенсию, обучали русских мальчиков, заставляли их работать на немецкий образец и по их способностям и искусству давали им звания подмастерья или мастера, далее послать некоторых в учение за границу, также послать в Германию, Голландию и Англию несколько даровитых купеческих сыновей в тамошние коммерческие конторы, чтоб изучить бухгалтерию и коммерцию и устроить русские конторы на иностранный образец.
Посещает обойную фабрику a la Gobelins, устроенную Петром Великим, но пришедшую в упадок после его смерти и только вновь приведенную в порядок императрицею Елисаветою. Принимает ее под свое особенное покровительство и назначает ее директором бывшего своего камердинера, Брессана. Заказывает два больших куска haute lisse для двух стен передней в новом Зимнем дворце. Один из них должен был представлять восшествие на престол императрицы Елисаветы, а другой — его собственное (длина их от 3 до 4 сажен, вышина 1/2 сажени). Статский советник Штелин должен был составить аллегорический рисунок, император одобрил и поручил директору Брессану заказать по нем две большие картины в Париже.
Празднует 10 февраля день своего рождения прекрасным и великолепным фейерверком в увеселительном дворце в Царском Селе. При этом случае было много милостей и производств: оба брата Нарышкины сделаны: Александр Александрович обер-гофмаршалом, Лев Александрович шталмейстером, оба получили Андреевский орден, а также голштинский обер-егермейстер фон Бредаль, генерал-лейтенант Вилльбуа произведен в генерал-фельдцейхмейстеры и пр. Этому последнему и шталмейстеру Нарышкину император подарил по каменному дому.
Велит составить план фонду, из которого должно выдавать большую пенсию тем, которые получали ее до того из его собственной суммы, и говорит при этом: «Они довольствовались до сих пор из моей тощей великокняжеской казны, теперь я дам им пенсию из моей толстой кассы. Господь Бог щедро наделил меня, так и я хочу щедрее наделить их, чем делал это прежде».
На Святой Неделе император переезжает в новый Зимний дворец, помещает императрицу на отдаленном конце его, а ближе к себе, на антресолях, свою любимицу, толстую фрейлину Елисавету Романовну Воронцову; между переднею и отделением императрицы — великий князь с его обер-гофмейстером, графом Паниным.
При вступлении его в новый дворец главный ординатор, итальянец граф Растрелли, поднес ему большой план всего дворцового строения. Император, приняв его и взяв его с собою в свои покои, сказал окружающим: «Я должен подарить что-нибудь Растрелли. Но деньги мне самому теперь нужны. Я знаю, что сделаю, и это будет для него приятнее денег. Я дам ему свой Голштинский орден. Он не беден и с амбицией, и примет это за особенную милость, и я разделаюсь с ним честно, не тратя денег». Его Величество приказал принести орденскую ленту и звезду, призвал графа, возложил на него орден и оставил к ужину при Дворе. Когда граф после ужина возвратился домой и жена его, весьма тщеславная берлинская француженка (урожденная из Валлиса), у которой в это время ужинал придворный живописец, граф Ротен, увидела его с этим орденом, то, заплакав от радости, не могла ни слова сказать и едва не лишилась чувств.