Пётр Машеров
Шрифт:
Писатель Алесь Адамович вспоминал:
– Открылся он для меня на просмотре картины «Восхождение» Ларисы Шепитько (она погибнет в автомобильной аварии.
– С. А.). В гришинской Москве фильм был осужден. Решили действовать через Минск. Машеров всегда считал, что о партизанах надо сделать, наконец-то, хорошую картину...
Мы решили спасать картину Ларисы через него, кандидата в члены Политбюро. Происходило это в белорусском Госкино. Пришел Машеров, с ним вся его свита, которая смотрела не столько на экран, сколько на то, как хозяин будет реагировать. Я тоже смотрел больше на него, чем на экран.
Теперь он полюбил режиссера Климова еще больше и поверил, что наша картина («Иди и смотри». — С. А.) получится. Он дал нам вертолет, полетели на Полесье, встречались с людьми, которые прошли через сожженные деревни Хатыни (которых я когда-то с друзьями записывал).
Когда начали с Элемом Климовым работу над фильмом, Машеров неожиданно полетел с нами на военном вертолете на свою Витебщину. Побывали там, где он партизанил, показал нам железнодорожный мост, большой, который взрывал со своей группой … Запомнилось, как по-мальчишечьи смутился, когда в Россонах его окружили бывшие соседи, партизаны: «Петя, как ты там?.. Возвращался бы домой, в нашу школу».
— Петр Миронович, — подчеркивает Полина Андреевна, — глубоко уважал творческую интеллигенцию, высоко ценил талант и преданность делу. Он лично знал многих писателей, артистов, художников, архитекторов, журналистов. Бывало, прилетит вертолетом в Минск, усталый, только доберется до дома, а тут звонок: сегодня в театре премьера пьесы Андрея Макаенка. Не мог он отказаться от приглашения. Быстро одевались — и в театр. А потом, несмотря на усталость, обсуждали пьесу, мастерство артистов.
Любил он принимать в рабочем кабинете творческую интеллигенцию, заботился об условиях жизни, работе людей, их здоровье. Как-то узнал, что писатель Иван Шамякин сильно заболел, прихватило сердце. Взял его с собой на отдых в Беловежскую пущу. Когда вернулся домой, спрашиваю у него:
— Ну, как отдыхалось вместе?
— Да, Иван своими лекарствами провонял всю пущу. Ничто его не интересует. Все время варит корни валерьянки, пьет настой трав…
Любой талант он считал народным достоянием. Всячески содействовал одаренным, творчески мыслящим, неординарным людям. В одной из бесед шутливо заметил: «Талантам надо помогать, а прочие пробьются сами»… К нему как к партийному лидеру обращались за советом, поддержкой, с просьбой сотни творческих людей по самым разным вопросам.
Однажды спецкор «Известий» Николай Матуковский принес Михаилу Савицкому в его частную квартиру - тесную, темную, неуютную - гранки их беседы. Увидев условия жизни и работы, сообщил Кузьмину, секретарю ЦК. Тот не поверил, приехал с журналистом к художнику. Назавтра ему предложили квартиру по улице Пулихова: об этом распорядился Машеров. А на приеме один из секретарей Ленинского райкома партии сказал
Поддержка первого секретаря, его забота прибавили душевных и физических сил, дали новый заряд энергии для взлета многим представителям творческой интеллигенции.
***
Правильно говорят, что политический деятель кончается тогда, когда из него делают икону, даже лепят скульптуру, художественное произведение. Нужно ли его обожествлять? Не следует.
После смерти Машерова никто не писал его портретов. Кстати, и при жизни тоже.
И все же в день его шестидесятилетия Савицкий подарил ему картину-портрет. За неделю до этого события пригласил его Аксенов, второй секретарь ЦК, и сказал, что, мол, есть мысль к юбилею первого секретаря вручить от бюро ЦК его собственный портрет. Художник был очень удивлен: до события оставался очень короткий срок. И все же рискнул. Написав портрет, позвонил Аксенову. «Покажи Петрашкевичу, заведующему отделом культуры», - попросил он. Видимо, члены бюро ЦК посчитали, что получат от Машерова разгон, поэтому не рискнули вручить «подарок», решили, чтобы это сделал сам художник.
На прием в торжественный день пришли председатели творческих союзов, консулы ГДР и ПНР. Крюков, помощник первого секретаря, заведующий общим отделом, доложил ему, кто находится в приемной. Савицкий пошутил: «Сейчас мы узнаем, кому Машеров отдаст предпочтение: иностранцам или деятелям культуры». Вышел помощник и пригласил в кабинет творческих работников.
Машеров встретил их стоя. На столе лежали цветы, десятки поздравительных открыток, разные папки. Он засуетился, начал вытаскивать из-за стола стулья. Все сели, хотя Крюков предупредил: «Не более пяти минут!» Состоялся теплый разговор, он затянулся. Вскоре Петрусь Бровка достал из кармана листок и сказал:
– Петр Миронович, всю ночь не спал, «сделал» по случаю события стихотворение. (Машеров всегда почему-то первым давал слово писателям. — С. А.)
Сцягі Кастрычніка —
Узняты!
Віншую Вас
І многакрат,
Пятро Міронавіч,
са святам,
Якому сення шэсцьдзесят!
3 ім вырасталi вашы крыллі,
Каб назаўжды
з народам быць,
У жыцці Вы слаўна,
шмат зрабілі
Ды яшчэ болей
Вам рабіць!
Сказалі Вы хваробе: «Годзе! »
Ёй болей
Вас не закранаць.
Шчаслівых
Вам дзесяцігоддзяў,
І працаваць
І працаваць.
Няхай жа шлях працоўны
будзе —
Са славай дружны,
з баявой,
І зоркам дзвюм
гарэць на грудзях
У моцнай дружбе між сабой.
І Вам мы шлем
ад сэрца словы,
А пажаданняў
не злічыць —
Натхнёным, дужым
і здаровым
Бадзерым
і нястомным быць!
Он с каким-то сыновним благоговением и очарованием относился к Петру Устиновичу. «На одном высоком заседании, — вспоминал поэт Геннадий Буравкин, — он сказал: “Знайте, пройдет время — и вы будете вспоминать и рассказывать внукам, что встречались с Бровкой, говорили с ним, жили в его время! Сегодня вы этого, может, не понимаете, потому что он приходит к нам с просьбами, и вы можете помочь ему, а можете — и нет!.."»