Петр Великий как законодатель. Исследование законодательного процесса в России в эпоху реформ первой четверти XVIII века
Шрифт:
Столь активная творческая деятельность органически сочеталась со вполне успешной карьерой С. А. Покровского: в начале 1930-х он уже возглавил кафедру ленинизма в Ленинградском текстильном институте Наркомата легкой промышленности, а также стал ученым секретарем Высших библиотечных курсов при Публичной библиотеке. Примечательно, что в мае 1927 года только что вступивший в ВКП(б) Серафим Покровский затеял переписку с И. В. Сталиным. И не просто затеял, а взялся даже полемизировать с главой партии и государства по отдельным историко-революционным вопросам.
Как ни покажется сегодня неожиданным, но 27 мая и 23 июня 1927 года Иосиф Виссарионович нашел время ответить молодому коммунисту двумя письмами, первое из которых (весьма пространное по объему) оказалось выдержано во вполне мирной разъяснительно-увещевательной тональности [119] . Правда, уже во втором письме потерявший терпение генеральный секретарь ЦК ВКП(б) назвал Серафима Александровича «самовлюбленным нахалом, ставящим интересы своей “персоны” выше интересов истины», добавив, что тот обладает «нахальством невежды и самодовольством ограниченного эквилибристика», который «бесцеремонно переворачивает вещи вверх ногами» [120] .
119
Сталин И. В. Сочинения. М., 1948. Т. 9. С. 269–281, 315–316.
120
Там же. С. 315, 316.
Гром грянул для Серафима Александровича в январе 1934 года, когда он был арестован по обвинению в создании подпольного антипартийного кружка. 3 марта того же года Особое совещание при ОГПУ СССР приговорило С. А. Покровского к трехлетней ссылке в Уфу. В том же месяце его исключили из партии.
В то время после таких эпизодов в биографии карьеру возобновляли редко. Однако у Серафима Покровского это получилось. Освободившись из ссылки в январе 1937 года, не будучи реабилитированным [121] , он уже в 1938-м оказался на должности профессора во Всесоюзной академии внешней торговли, а в октябре 1942 года был принят (первоначально внештатным сотрудником) в Институт права АН СССР [122] . В тогдашних условиях подобное было возможно разве что при чьем-то могущественном содействии. Или при содействии могущественного ведомства. Несложно догадаться, какого именно.
121
Реабилитация С. А. Покровского состоялась уже после войны, согласно постановлению президиума Ленинградского городского суда от 3 августа 1956 года.
122
Архив РАН. Ф. 1934. Оп. 1. № 261. Л. 100. В штат Института С. А. Покровский был зачислен приказом от 1 февраля 1943 года. 11 февраля следующего года он был назначен заместителем заведующего сектором истории государства и права (Там же. № 277. Л. 6. № 287. Л. 11).
Оказанное ему содействие в трудоустройстве и восстановлении в партии Серафим Александрович отрабатывал сполна. Причем не только как информатор. В начале 1950-х годов он сыграл роковую роль в судьбе выпускника аспирантуры Института права, процессуалиста В. Я. Лившица.
Профессору С. А. Покровскому удалось не только войти в доверие к молодому коллеге, но и спровоцировать его на резкие антисоветские высказывания (в том числе в адрес Сталина) [123] . В итоге 3 октября 1952 года Валентина Лившица арестовали. Следствие было недолгим [124] .
123
В литературе эту крайне мрачную историю осветили лично знавшие В. Я. Лившица и С. А. Покровского правоведы Аркадий Ваксберг и Дина Каминская (Ваксберг А. И. Царица доказательств. Вышинский и его жертвы. М., 1992. С. 332–335; Каминская Д. И. Записки адвоката. М., 2009. С. 54–58). О провокаторской деятельности С. А. Покровского мне также рассказывал в 2003 году один из старейших сотрудников Института государства и права РАН, ныне покойный Е. А. Скрипилев.
124
Подборку документов о расследовании в отношении В. Я. Лившица см. в материалах надзорного производства Главной военной прокуратуры по его делу: ГАРФ. Ф. Р-8131. Оп. 36. № 1163. Л. 1–44, 51–55. В постановлении на арест Валентина Лившица от 2 октября 1952 года отмечалось, в частности, что он «высказывает злобную клевету и террористические настроения в отношении руководителей ВКП(б) и Советского правительства» (Там же. Л. 2).
27 декабря 1952 года по обвинению в контрреволюционной и террористической деятельности военный трибунал Московского военного округа осудил Валентина Яковлевича к расстрелу [125] . 6 февраля следующего года приговор был приведен в исполнение [126] . Определением Военной коллегии Верховного суда СССР от 15 октября 1959 года В. Я. Лившиц был реабилитирован «за отсутствием состава преступления» [127] . В этом определении, помимо прочего, была отмечена и провокаторская деятельность С. А. Покровского.
125
Там же. Л. 61–62. По версии Д. И. Каминской, во время следствия у Валентина Лившица требовали показаний об антисоветской деятельности его аспирантских учителей, членов-корреспондентов АН СССР А. Н. Трайнина и М. С. Строговича. Отказ Валентина Яковлевича оговаривать наставников и обернулся для него смертным приговором (Каминская Д. И. Записки адвоката. С. 58). Это предположение Дины Каминской, однако, никак не подтверждается документами надзорного производства по делу В. Я. Лившица.
126
Расстрельные списки. Москва. 1935–1953. Донское кладбище / Под ред. Л. С. Ереминой и А. Б. Рогинского. М., 2005. С. 273.
127
ГАРФ. Ф. Р-8131. Оп. 36. № 1163. Л. 149–150.
Но все это было уже позже. А в 1943–1944 годах сотрудник секции истории государства и права Института права Серафим Покровский неизменно выступал в поддержку Н. А. Воскресенского. И был среди «молодых
Мотивы, по которым Серафим Александрович взялся поддерживать Николая Алексеевича, установить в точности теперь вряд ли возможно. Наличие у него какого-то провокаторского замысла в отношении Воскресенского представляется крайне маловероятным. Николай Воскресенский был, с одной стороны, слишком безвестен, а с другой – совершенно аполитичен. По всей очевидности, в данном случае С. А. Покровский или выполнял просьбу своего «патрона», Бориса Сыромятникова, или рассчитывал на собственное дальнейшее сотрудничество с Николаем Алексеевичем в рамках какого-нибудь проекта по изучению истории государства и права России XVIII века. Несмотря на негласную деятельность и неистребимую склонность чутко улавливать идеологическую конъюнктуру, Серафим Покровский являлся вполне активным исследователем [128] .
128
Достаточно ознакомиться с работами С. А. Покровского второй половины 1940-х – 1950-х годов. По научному уровню эти работы (посвященные главным образом истории политико-правовой мысли России конца XVIII–XIX века) – далеко не худшие из тех, что публиковались в те годы. Да и неоднократно общавшиеся с Серафимом Покровским А. И. Ваксберг и Д. И. Каминская отмечали, что он был «человеком блестящего ума и разносторонних знаний, несравненным собеседником, великолепным лектором», «талантливым ученым… человеком очень ярких дарований и большой эрудиции» (Ваксберг А. И. Царица доказательств. С. 334; Каминская Д. И. Записки адвоката. С. 54).
Возвращаясь к «молодым кадрам» из состава Ученого совета Института права, остается констатировать, что, в отличие от своих старших коллег, не все из них были способны в полной мере оценить научную значимость представленного на защиту труда Воскресенского. Это создавало вроде бы не лучшую предпосылку для исхода голосования. Однако «молодые кадры» были уже достаточно приучены к советской производственной дисциплине, дореволюционные академические свободы являлись для них малознакомой фикцией. И если уж руководство Института одобрило проведение защиты диссертации старшим научным сотрудником Николаем Воскресенским, то «кидать черные шары» не было никакого резона.
Процедура защиты диссертации в 1944 году ничем особенно не отличалась от современной. Вступительное слово председателя Совета, зачитывание данных о диссертанте, выступление диссертанта, выступления оппонентов, выступления желающих поучаствовать в прениях, ответы диссертанта на поступившие замечания, тайное голосование и оглашение его итогов. Согласно стенограмме, Николай Алексеевич выступил кратко, изложив двенадцать «тезисов» [129] , после чего слово было предоставлено Б. И. Сыромятникову, а затем А. И. Андрееву.
129
См. «Тезисы к работам Н. А. Воскресенского… представленным в Институт права Академии наук СССР на соискание ученой степени». Были направлены в Ученый совет за день до защиты, 20 июля 1944 года, и впоследствии приложены к стенограмме, а не внесены в нее (Диссертационное дело. Л. 75–76). Уместно заметить, что первоначально Николай Воскресенский подготовил более развернутый вариант своего выступления на защите (см.: ОР РНБ. Ф. 1003. Кн. 15. Л. 4–13 об.).
Озвученные 21 июля 1944 года «тезисы» Николая Воскресенского носили преимущественно источниковедческий характер. По существу, это было адаптированное к процедуре защиты сокращенное изложение пространного «Археографического введения» к первому тому «Законодательных актов Петра I» [130] (тогда еще не вышедшему в свет). Красной нитью сквозь «тезисы» проходила мысль о необходимости ввести в научный оборот весь объем документов, связанных с правотворчеством первого российского императора. Наряду с этим Николай Воскресенский критиковал «Полное собрание законов Российской империи с 1830 года» (Первое Полное собрание законов) – за неполноту и многочисленные неточности в воспроизведении помещенных в нем нормативных актов.
130
Ср.: Воскресенский Н. А. Археографическое введение. С. 1–24.
Единственным в полной мере историко-правовым по содержанию тезисом был двенадцатый, в котором Николай Алексеевич суммировал наблюдения о деятельности первого российского императора как законодателя. В частности, диссертант отметил, что «законодательство Петра I… было творчеством серьезным, вдумчивым, продолжительным по времени и точно соответствовавшим потребностям и нуждам русской жизни; оно было плодом русской мысли и национальным по существу» [131] .
В свою очередь, оппонентский отзыв Сыромятникова [132] также отчасти восходил к его предисловию к первому тому «Законодательных актов Петра I», к его упоминавшейся рецензии 1940 года и к его же отзыву от 4 октября 1943 года. По сравнению с предисловием и рецензией в отзыве была заметно усилена комплиментарная часть. Резюмировав достижения соискателя, Борис Иванович выдвинул смелое предложение: «Труд Воскресенского вполне достоин представления его на премию имени И. В. Сталина» [133] .
131
Диссертационное дело. Л. 75 об. – 76.
132
См. «Отзыв о труде Н. А. Воскресенского» от мая 1944 года (Диссертационное дело. Л. 77–81 об.).
133
Там же. Л. 79. Заметим, что это предложение было не таким уж фантасмагорическим – ведь председателем правовой подкомиссии Комитета по Сталинским премиям являлся тогда директор Института И. П. Трайнин.