Петр Великий: личность и реформы
Шрифт:
На пути к Днестру было получено известие, что отрезанный от основных сил кавалерийский корпус генерала Рена 12 июля, согласно ранее принятым планам, взял штурмом турецкую крепость Браилов. Впервые русские драгуны поили лошадей из Дуная. Но эта победа уже была не нужна, и Рен, оставив крепость, двинулся на соединение с Петром.
Страшным ударом для Карла XII было скоротечное заключение Прутского мира – его заклятый враг буквально вырвался из рук, и визирь не побеспокоился об интересах своего союзника.
Как писал бывший в турецком лагере представитель Станислава I Понятовский, когда мир был заключен и 12 июля Петр вышел из лагеря, из Бендер прискакал шведский король и «направился прямо в шатер визиря, куда я имел честь сопровождать его. Король предложил визирю, чтоб последний дал ему двадцать или тридцать тысяч своих лучших войск, с которыми он был бы в силах привести обратно царя пленником, чтобы заключить с ним более выгодный мир для Порты и для нас и задержать его впредь для выполнения условий. Но визирь противопоставил этому предложению такие убогие рассуждения, что его величество
В одном из вариантов «Гистории Свейской войны», сочинявшейся при участии Петра, беседа короля с визирем излагается иначе. Король якобы начал визирю «выговаривать: для чего он без него с его царским величеством мир учинил, понеже салтан турской для его и сию войну начал. И везирь ему ответствовал, что он о том неизвестен, но имел от государя своего указ, дабы войну сию весть для интересу его салтанского, который он, получа и изходатайствуя ему от Его царского величества свободной проезд в землю Его, тот мир и заключил. И король говорил, что он бы мог все войско российское в руки получить, и чтоб ему дал и теперь войско, то он их атакует и разобьет. Но везирь сказал, что ты, де, их уже ответ дал, а и мы их видели и буде хочешь, то атакуй их своими людьми, а он миру, с ними постановленному, не нарушит. И так король, осердясь, от него пошел и тотчас и из обозу уехал к хану крымскому. И при отъезде от везиря словами не гораздо учтивыми провожен».
Тотчас по заключении мира и выходе из окружения Петр написал союзникам – Августу и Фредерику – письма, в которых отмечал, что «для некоторого неудобства, а наипаче для наших и общих касающихся с вашим величеством интересов, далее в той войне не поступили и учинили с турки вечной мир, о чем обстоятельнее вашему величеству и любви донести указ наш дали послу нашему князю Долгорукому, в чем изволите ему поверить». Петр предусмотрительно не упомянул об условиях мира, не особенно приятного ни для России, ни для ее союзников в Северной войне. Оба посла – В. Л. Долгорукий в Копенгагене и Г. Ф. Долгорукий в Варшаве – тоже для пользы дела не ставились какое-то время в известность об истинных событиях на Пруте – до тех пор, пока сам Петр не придет в Прибалтику и не покажет свои еще не исчерпанные возможности. Послам, в частности, сообщалось следующее: «Объявляем вам, что с великою ревностью шли к Дунаю, дабы турок предварить и получить довольство в провианте, но турки нас упредили и встретились с нами у Прута, где престрашныя бои были чрез три дни, то есть в 8, 9, 10 числех. Потом Мы, видя, что вперед итить, не имея правианту и довольной конницы за такою их силою невозможно, також и отступить трудно, того ради по оных боях зделали штильштан (перемирие. – Е. А.) и потом, видя, что из сей войны жаднаго пожитку не будет, того ради поступили по желанию туретскому и на вечной мир, уступя им все завоеванное, дабы от той стороны быть вечно беспечным, что турки с превеликою охотою паче чаяния учинили, и от короля шведсково вовсе отступили. И тако можешь Его величество верно обнадежить, что сей мир к великой пользе нашим союзником, ибо мы со всею армиею празны и будем, как возможно скоро, часть доброго войска послать к Померании, для чего и его величество своею особою поедет тотчас (как из Волоской земли выдем) в Прусы к Ельбингу, дабы там ближе иметь сношение о сем деле».
Думаю, что послам, не знающим тогда ничего о Пруте, пришлось поломать голову над этим письмом, которое отчасти напоминает известную песенку «Все хорошо, прекрасная маркиза!».
Конечно, в жизни, в отличие от письма, все было сложнее. Наиболее тяжким условием договора было возвращение туркам Приазовья. Царю пришлось уничтожать собственными руками то, что огромными усилиями создавалось в течение пятнадцати лет, то, что было так дорого ему как человеку и политику. Теперь шли прахом все планы освоения Приазовья, строительства города, порта, канала Волга-Дон, нужно было уничтожать флот и самому закрывать то южное окно, с которым он связывал грандиозные планы на будущее. Как гром среди ясного неба был для Ф. М. Апраксина, занятого, как было ранее предписано, укреплением обороны Приазовья, указ Петра об отдаче Азова и разорении всего, что было построено на северном берегу Азовского моря. Вначале Апраксин не поверил сообщению об условиях мира, и лишь повторное письмо Петра убедило верного Федора Матвеевича в реальности горькой правды.
Растерянность Апраксина отражена в письме царю от 5 августа: «Сего августа 1-го числа… указ Вашего величествия, писанной от реки Прута июля 12… принял. И не знали, что делать, разсуждали, что оной послан в жестокой тесноте. И того ж числа получил Вашего величествия повторительной указ от реки Жижи июля 15 с куриером Сафоновым о разорении крепостей и об отводе амуницыи и всяких корабельных припасов в Черкаское, на которое Вашего величествия изволение доношу, что по тому указу в краткое время исполнить не возможно, хотя б было при нас 20 000 человек и 1000 будар (гребных судов. – Е. А.). Одних пушек, кроме корабельных в обеих крепостях и по гавону (то есть Таганрогу. – Е. А.) без мала тысяча, а и корабельных есть число немалое». И это была правда. Передать туркам Приазовье быстро было невозможно. Кроме того, Петр сам стремился затянуть выполнение условий договора. Но когда осенью 1711 года новая война с турками из-за невыполнения условий мира стала почти реальностью, он написал Апраксину письмо, в котором разделял сожаления генерал-адмирала о сдаче Приазовья: «Господин адмирал. Письмо твое получил, на которое ответствую, что
Но долго горевать о потерях, как бы тяжелы они ни были, Петр не любил – впереди ждала уйма дел. В упомянутом выше письме Апраксину есть фраза, в которой раскрывается многое из того, что было задумано Петром после Прута: «Також и то разсудить надлежит, что з двемя неприятели такими не весьма ль отчаянно войну весть и упустить сию швецкую войну, которой конец в надеянии Божии уже близок является, ибо и Померании також, как и Ливонии, следует. Сохрани Боже, ежели б, в обеих войнах пребывая, дождались француского миру, то бы везде потеряли». В этих нескольких строчках заложено очень много информации. А именно Петр рад, что закончилась Русско-турецкая война, ибо это развязывает руки, чтобы завершить Северную войну. Конец ее кажется Петру очень близким – для этого, по его мнению, достаточно завоевать Померанию. Наконец, сделать это нужно как можно быстрее, пока великие державы не завершили войну «за Испанское наследство» и не вмешались в конфликт на стороне шведов против Северного союза. В инструкции посланнику де Литу в Англии 13 мая 1711 года Петр пишет: «…лучше того домогатца, дабы весьма не вмешали ничего о стороне воюющих северных в тот договор их, но оставили б их в своей силе одних, как то царское величество в их дела с Францыею не мешается против воли их».
Но Петр заблуждался: Северная война лишь перевалила через свой экватор, и до памятного дня, когда курьер привез известие о Ништадтском мире, было еще десять лет. Утрехтский мирный договор был заключен в 1713 году, так что избежать вмешательства великих держав, завершивших их войну «за Испанское наследство», не удалось. Наконец, завоевать Померанию оказалось гораздо сложнее, чем это представлялось с берегов Прута.
Поначалу события развивались, как и задумал Петр, очень быстро – уже в начале августа 1711 года русско-саксонские войска, соединившись с датскими, вторглись в шведскую Померанию и осадили Висмар и Штральзунд. В сущности, впервые за все годы существования Северного союза войска союзников действовали вместе. Более того, Петр рассчитывал привлечь к военным действиям против шведов Пруссию и Ганновер. Властителям этих стран было о чем подумать – речь шла о предстоящей дележке, пожалуй, самой богатой части Шведской империи. Но и риск был большой: шведский лев еще силен. Осаду Штральзунда осенью пришлось снять, – датчане не доставили осадные орудия и не смогли блокировать крепость с моря. При этом отчетливо проявились разногласия союзников, участились взаимные претензии и обиды.
Разногласия были перенесены и на следующую кампанию. Уже при ее разработке в начале 1712 года Петр отказался идти под Штральзунд, а решил заняться осадой другой мощной крепости – Штеттин (Щецин). Главной причиной перемены планов Петра, вызвавшей недовольство союзников, было желание вовлечь в военные действия Пруссию, «приманив» ее обещанием передать ей Штеттин в собственность. Споры продолжались до осени и закончились тем, что датчане и саксонцы стали осаждать Штральзунд, Висмар, Бремен, Верден и Штаде, а русские – Штеттин. И хотя вскоре датчане заняли Бремен, Штаде и Верден, кампания не удалась. Русские войска обложили Штеттин, но датчане не сумели вовремя подвезти осадную артиллерию, и, просидев длительное время под стенами крепости, армия Меншикова отошла к Штральзунду, где союзникам уже всем вместе пришлось пожинать плоды несогласованности и медлительности. В середине сентября шведский флот прошел к Штральзунду и высадил 10-тысячную армию фельдмаршала Стенбока, который в конце октября прорвал блокаду крепости и вырвался на стратегический простор. Нарушив суверенитет соседнего со шведской Померанией Мекленбурга, он занял Росток, а 9 декабря разбил датско-саксонскую армию под Гадебушем. С началом 1713 года полем войны стало еще одно северогерманское государство – Голштиния. Там, у Фридрихштадта, 31 января русские войска под командой Петра сбили Стенбока с очень удобных позиций и вынудили отступить к голштинской крепости Тоннинген, где его и осадили союзники. Вскоре Стенбок сдался на милость победителей. Так было покончено с полевой армией шведов в Северной Германии. Из прежних владений Швеции на побережье оставалось несколько крепостей со слабыми гарнизонами, ждавших своего часа.
Летом 1713 года армия Меншикова осадила Штеттин. После интенсивной бомбардировки крепость капитулировала. И тотчас Меншиков передал ее, как и было обещано Петром, во временное владение (секвестр) Пруссии совместно с Голштинией. Это обстоятельство вызвало резкое недовольство Дании, имевшей давние счеты с Голштинией – сателлитом Швеции, использовавшей территорию княжества для поддержания постоянной напряженности на южных границах Дании. Петр поначалу выразил недовольство «самоуправством» Меншикова и обещал датчанам урегулировать штеттинский вопрос. На самом же деле с помощью секвестра он сумел втянуть Пруссию в орбиту своей политики, и прусский король Фридрих-Вильгельм подписал договор, согласно которому Россия гарантировала присоединение Штеттина к Пруссии, а Пруссия, в свою очередь, гарантировала России включение в ее состав Ингрии, Карелии с Выборгом и Эстляндии. Зная предельную осторожность политики Пруссии, Петр только с помощью такого лакомого куска сумел «выманить» на гарантии – важный элемент системы международных отношений – жадного до территориальных присоединений прусского короля. Договор датирован июнем 1714 года, когда в шхерах Финляндии развернулся заключительный этап завоевания этой страны Россией.