Петр Великий

Валишевский Казимир Феликсович

На поприще военных действий Петр также сначала переходил от успеха к успеху. Правда, Рига, которую он осаждал сам в ноябре и куда собственноручно бросил первые три бомбы, сопротивлялась; но в следующем году, в июне, Выборг, атакованный одновременно с суши и с моря, причем царь исправлял должность вице-адмирала, принужден был сдаться, а в июле Шереметев одолел наконец и Ригу. Кексгольм, Пернов, Аренсбург, Ревель постепенно открывали свои ворота или брались приступом; Карелия, Лифляндия, Эстония были покорены, а Курляндия сама отдалась победителям: правящий герцог Фридрих Вильгельм просил руки племянницы царя Анны Иоанновны.

Но вдруг тревожные вести пришли с юга. В Турции дипломатия Карла при помощи звонких доказательств одержала верх над Толстым. После смерти Мазепы побежденный герой сделался богатым. Войнаровский одолжил ему восемьдесят тысяч червонцев, находившихся в бочонках, сопровождавших гетмана во время его бегства; сто тысяч талеров Карл получил, кроме того, из Голштинии,

двести тысяч – благодаря займу у братьев Кук, Английской Восточной Компании; четыреста тысяч дал великий визирь Нуман Куприоли. Таким образом, Карл мог снабдить, деньгами в достаточном размере своих двух агентов, Понятовского и Нейгебауера, последнего – перебежчика, бывшего воспитателя Алексея, вынужденного скрываться от преследований. Царский посол, требуя выдачи или, по крайней мере, задержания шведского короля, имел в своем распоряжении всего двадцать тысяч червонцев и несколько собольих шкурок для соблазна добродетели муфтия! Толстой наконец рискнул на ультиматум, и сейчас же вслед за тем, 20 ноября 1710 года, в торжественном заседании дивана была решена война. Русский посланник очутился пленником в Семибашенном замке.

Всецело поглощенный соображениями высшей политики, ареной для которых служила Центральная Европа, Петр не предвидел такого удара и, застигнутый врасплох, не в силах был его отразить. Набранные им союзники не могли в данном случае принести ему никакой пользы. Датчане уже снова были выведены из строя после полного поражения, стоившего им шести тысяч человек (февраль 1710 г.), и Англия воспользовалась этим обстоятельством, чтобы возобновить прежние попытки соглашения между ними и Швецией. А Петр не имел в настоящую минуту даже посла в Лондоне: Матвеев был выгнан оттуда кредитором после весьма компрометирующей истории (июль 1708 г.). Весной 1710 года Куракину удалось войти в соглашение с курфюрстом ганноверским Георгом Людовиком относительно оборонительного союза; но этот договор, по которому царь отказывался от права нападать на шведов в Германии, пока они сами там не затронут его союзников, можно считать полуизменой. Поляки, подданные Августа, также были недовольны новым сближением своего короля с победителем при Полтаве. В начале 1711 года Валлович явился в Москву и жаловался от их имени на произвол и насилия, какие им приходилось терпеть от русских войск. Он требовал немедленного отозвания расположенных в Польше отрядов, вознаграждения за причиненные обиды, возвращения Лифляндии и польских владений на Украине, в Литве, на правом берегу Днепра.

Все вместе взятое создало весьма опасное положение, и с такой обстановкой приходилось мириться у себя в тылу, на севере и западе Европы, чтобы направить свои силы на юг. Весьма неискусный в рассматривании вещей издали, Петр прекрасно видел их вблизи, и перед горизонтом, внезапно затянувшимся такими грозными тучами, его душой вновь овладели смущение и растерянность. Покидая Петербург в апреле 1711 года, он заботился об обеспечении судьбы Екатерины и прижитых с ней детей и ответил Апраксину, находившемуся на Дону и спрашивавшему указаний (24 апреля 1711 г.), что, «больной и в отчаянии», он не может ему дать никаких приказаний. В таком настроении духа он начал Молдавскую кампанию, где настал его черед испытать, что значит вести наступательную войну в малознакомой стране, с недостаточными силами и против врага, слишком низко оцененного.

II

План кампании, на котором Петр на этот раз остановился, явился, по-видимому, плодом его собственного вдохновения. Не будучи большим специалистом, легко заметить главную погрешность этого плана. Предшественники великого мужа прекрасно знали, что делали, когда, обязавшись воевать против Турции совместно с поляками или имперскими войсками, они неизменно обрушивались на одних татар. Грозный остаток великого монгольского владычества, Крымское ханство составляло тогда авангард Оттоманской империи, и авангард, так расположенный, что, преграждая с одной стороны – с востока – путь к Константинополю, он, прочно основавшийся и словно сидящий в засаде в природной крепости Перекопского перешейка, должен был неминуемо напасть с тыла на врага, приближавшегося с запада вдоль областей по Дунаю, и отрезать ему пути сообщения и отступления. Великая Екатерина поняла это впоследствии и упорно стремилась покорить ханство, и сам Петр, по-видимому, это сознавал, напав на Турцию со стороны Азова, где линия отступления была для него обеспечена водным путем. Но нападение со стороны Азова требовало помощи флота, а построенный с этой целью флот в Воронеже не мог сдвинуться с места вследствие недостаточного подъема воды. Поэтому Петр остановился на Яссах, рассчитывая на господарей молдавского и валахского Кантемира и Бранкована и на богатства их страны; как Карл рассчитывал на Мазепу и Украйну. Царь вел сорокапятитысячную армию и громаднейший обоз, переполненный бесполезными ртами. Екатерина сопровождала его с многочисленным гинекеем, и большинство офицеров, в особенности иностранцы, везли с собой жен и детей. Женщины эти ежедневно собирались вокруг будущей царицы, причем забывались заботы войны.

Однако забывать

о них пришлось недолго. Кантемир принял гостей с распростертыми объятиями, но кормить их ему было нечем. Бранкован сначала колебался, затем принял сторону турок. Провиантские склады, устройством которых распорядился Петр, остались на бумаге благодаря стремительности похода, и не было более возможности наверстать в этом отношении потерянное время: татары исполняли свою роль, появляясь в тылу у русских, сообщение с севером было отрезано; царю сообщили о складе запасов и снарядов, устроенном турками в Браилове, на Сунже; и, уже менее заботясь о сражениях, чем о способах прокормить свои войска, он послал в Браилов генерала Рённа с отрядом кавалерии, назначая ему свидание на берегах Прута, вдоль течения которого он сам намеревался двинуться в том же направлении. Его предупредила другая неизбежная встреча, неожиданная только для него одного, потому что его штаб, говорят, ее предвидел и предупреждал о ней: 7 (18) июля 1711 года вечером его армию, сократившуюся до тридцати восьми тысяч благодаря уходу Рённа, окружили татары и турки, занявшие оба берега реки с силами, в пять или семь раз большими, и сильной артиллерией, расставленной на высотах. Отступление было невозможно. Не видно было другого исхода, кроме плена или смерти.

Если верить словам очевидца, Петр и на этот раз подумывал о спасении среди общего бедствия собственной жизни. Он обратился с этой целью к казаку Ивану Некульжу, надеясь, что тот сумеет провести его и Екатерину сквозь вражеский стан. Другие свидетели, весьма многочисленные и вполне между собой согласные, хотя также оспариваемые, рассказывают, что, охваченный отчаянием, совершенно упав духом, он заперся у себя в палатке, отказываясь отдавать приказания или выслушивать советы и предоставляя Екатерине заботу о последних попытках к общему спасению. Известно, наконец, знаменитое письмо, будто бы адресованное государем Сенату в этот трагический час:

«Господа Сенат! Извещаю вас, что я со всем своим войском без вины или погрешности нашей, единственно только по полученным ложным известиям, в семь крат сильнейшею турецкою силою так окружен, что все пути к получению провианта пресечены, и что я, без особливыя Божией помощи, ничего иного предвидеть не могу, кроме совершенного поражения или что я впаду в турецкий плен. Если случится сие последнее, то вы не должны меня почитать своим царем и государем и ничего не исполнять, хотя бы и по собственному повелению от нас было требуемо, покамест я сам не явлюсь между вами в лице моем, но если я погибну и вы верные известия получите о моей смерти, то выберите между собой достойнейшего мне в наследники».

Хотя впоследствии это письмо было помещено среди официальных документов, однако подлинность его весьма сомнительна. Оригинала не существует. Каким образом мог он исчезнуть? Первая известная передача текста встречается в анекдотах Штехлина, придерживавшегося устного рассказа Шереметева. Редакция «Полного Сборника Законов», т. IV, стр. 712, очевидно, почерпнута из этого источника. Стиль действительно напоминает Петра, а также радикальный способ разрешения без околичностей сложных вопросов, какие могут возникнуть благодаря возможному плену или исчезновению. Но забвение законного наследника в то время, как его разрыв с Алексеем еще был далек от своей развязки? Ведь как раз в эту минуту Петр помышлял о женитьбе сына для обеспечения наследника престола! Но избрание «достойнейшего» из среды сенаторов, тогда как любимые сподвижники царя, Апраксин, Головкин, Меншиков, не состояли членами Сената? И еще невероятная подробность: в остальных письмах, написанных несколько дней спустя, Петр ничего не упоминал об этом послании такой государственной важности. В одном из них он откровенно признавался в ошибках, «поставивших его и всю армию в безвыходное положение».

Что касается роли, приписываемой Екатерине, нам приходится выбирать между довольно сомнительным свидетельством самого Петра и словами некоторых второстепенных актеров драмы в двух лагерях. Последним совершенно неизвестно, чтобы она проявляла какое-нибудь деятельное участие. Понятовский просто упоминает, что Петр решил послать парламентера в турецкий лагерь. Брасей де Лион, который служил в это время бригадиром в русской армии, а жена его, весьма «ценимая и любимая в свите царя», по свидетельству Вебера, находилась в непосредственной близости к будущей царице, дает следующие точные подробности: «Его царское величество (Петр), генерал Янус, генерал-лейтенант барон фон Остен и фельдмаршал (Шереметев) имели продолжительное частное совещание. Все они подошли к генералу барону фон Халларту, находившемуся в карете по случаю раны, и там, между каретой генерала и каретой баронессы фон Остен, где находилась г-жа Буш (жена генерал-майора), было решено, что фельдмаршал напишет письмо великому визирю, прося у него перемирия». Дневник Халларта, подтверждаемый датским министром Юэлем, которому генерал сообщил эти же сведения, повторяет тот же рассказ. По словам Юэля, даже неверно, что Екатерина пожертвовала своими драгоценностями, чтобы содействовать подкупу великого визиря, она ограничилась их раздачей гвардейским офицерам, надеясь таким образом вернее сохранить эти драгоценности, и затем потребовала их обратно.