Пётр второй
Шрифт:
Уже в вагоне военного эшелона, уходящего всё дальше от Вильно, Александр Арефьевич с грустью вспоминал минуты прощания с семьёй и с городом, в котором прошли лучшие годы его жизни.
Единственное, что утешало капитана, так это присутствие рядом с его семьёй надёжного человека, ставшего настоящим другом – ещё служившего в Управлении Губернского Воинского Начальника Виленской губернии неженатого унтер-офицера, сорокадевятилетнего уроженца деревни Пилипки – Парфения Васильевича Кочета, долгое время бывшего по совместительству воспитателем и дядькой-наставником
Парфений Васильевич жил неподалёку от дома А.А Успенского на той же улице города Вильно, поэтому при необходимости, имея связь с Управлением, мог бы быстро чем-нибудь помочь его семье.
Грустные воспоминания капитана прервали его подчинённые – командиры взводов его роты, неженатые младшие офицеры – недавно ставшие поручиками Бадзен и Кульдвер, подпоручики Врублевский и самый молодой из них – недавно прибывший в часть двадцатилетний Раевский, видимо по молодости лет вдруг почему-то не ко времени развеселившиеся.
– «Господа! Я смотрю, у вас видимо наступило нервное веселье? – спросил старший младших.
– Неужто вы не боитесь предстоящего ужаса, и вас не охватывает страх или хотя бы смутная тревога перед грядущей неизвестностью?» – продолжил он после короткой паузы в воцарившей тишине.
– «Господин капитан, конечно нам страшно, как и всем. Но мы же командиры, и на нас смотрят подчинённые. Какой пример мы им подадим, если будем бояться?» – за всех ответил старший по возрасту из поручиков командир первого взвода Александр Александрович Кульдвер.
– «И я тоже побаиваюсь. В меня даже вселилось нехорошее предчувствие надвигающейся опасности, может даже немыслимо безграничного горя» – добавил командир второго взвода поручик Иосиф Сильвестрович Бадзен.
– «Да, господа, нас ожидает горе разлуки, страданий и утрат. И от этого всего невозможно будет скрыться или избежать его. Нам всем предстоит узнать и познать все ужасы войны. И это понимаем теперь не только мы, но и те, кто остался ждать нас дома» – подвёл черту Александр Арефьевич.
А 19 июля Германия объявила войну России. На это российское общество ответило взрывом патриотизма, выразившимся, прежде всего, в повсеместных порою многотысячных манифестациях.
И Александр Арефьевич окончательно понял, что войны уже не избежать, и что к предстоящим в его жизни событиям надо теперь относиться очень серьёзно. Ведь ему, как и другим офицерам, предстоял реальный и суровый экзамен на мужество и честь.
Теперь главное – думал Успенский – это не опозориться и не осрамиться перед своей ротой. А умереть ведь всё равно суждено только один раз. И лучше это сделать красиво и на поле брани за Родину!
Ведь как многие офицеры царской армии, Александр Арефьевич был привержен идеалам чести, служения и самопожертвования во имя Родины.
На 8-ой день мобилизации, 25 июля, были уже мобилизованы все русские кадровые пехотные дивизии, и начались оперативные
В частности 106-ой Уфимский пехотный полк прибыл на железнодорожную станцию Симно, находящуюся вблизи границы с Германией, в район сосредоточения своей 27-ой пехотной дивизии.
К 13-му дню мобилизации, к 30 июля, в действующей российской армии уже было 96 пехотных и 37 кавалерийских дивизий, численность которых составляла около двух миллионов семисот тысяч человек, не считая одного миллиона резервистов и гарнизонов крепостей.
А через три дня, ко 2 августа 1914 года, на 16-ый день мобилизации было завершено развёртывание ещё и 35 пехотных дивизий второй очереди.
Но ещё 31 июля германский посол в Петербурге граф Фридрих фон Пурталес попытался добиться объяснений от министра иностранных дел Российской империи С.Д. Сазонова, и в ультимативной форме потребовал от него отменить мобилизацию, на что получил отказ.
А российский император Николай II-ой в эти же часы отправил новую объяснительную телеграмму кайзеру Германии Вильгельму II-му:
«Приостановить мобилизацию уже технически невозможно, но Россия далека от того, чтобы желать войны. Пока длятся переговоры с Австрией по сербскому вопросу, Россия не предпримет вызывающих действий».
Таким образом, Россия отказалась дать Германии положительный ответ на демобилизацию своих войск. И вечером того же дня посол Германии в России Фридрих фон Пурталес передал ноту об объявлении войны министру иностранных дел Сергею Дмитриевичу Сазонову. После этого он отошёл к окну и неожиданно заплакал.
А чуть позже, 2 августа 1914 года, передовые германские 5-ый и 6-ой армейские корпуса 8-ой немецкой армии генерал-полковника Максимилиана фон Притвица начали боевые действия на Восточном фронте, вторгшись на территорию России, заняв и разорив город Калиш в центральной Польше, а на следующий день взяв и Ченстохову.
А накануне части 27-ой пехотной дивизии 3-го армейского корпуса из 1-ой русской армии двумя походными колоннами двинулись от Симно к Вержболово.
Подходя вечером 3 августа к городу, солдаты 106-го Уфимского пехотного полка услышали шум недалёкого боя, который вели немцы против русской кавалерии.
В этот вечер и все остальные воинские части 1-ой армии, готовые к вторжению в Восточную Пруссию, закончили сосредоточение на границе с Германией.
По замыслу командования армии главным направлением удара 3-го корпуса был назначен участок фронта между городами Инстербург и Ангербург, что было предписано Приказом № 2 по 1-ой армии.
А по боевому предписанию 3-ий армейский корпус под командованием генерала от инфантерии Николая Алексеевича Епанчина в составе 25-ой пехотной дивизии под командованием генерал-лейтенанта Павла Ильича Булгакова и 27-ой пехотной дивизии под командованием генерал-лейтенанта Августа-Карла-Михаила Михайловича Адариди сосредотачивался в районе между городом Вержболово и деревнями Бержины и Шаки.