Петров и Васечкин в стране Эргония. Новые приключения

Алеников Владимир Михайлович

– А если муравей совершает незначительную ошибку – его немедленно убивают! – сказал Владик. – Удивительная у них этика…

– Ну, не будем касаться муравьиной этики, – усмехнулся Игорь Петрович. – Всё, что мы о них знаем, включая похищение Маши, все их действия однозначно свидетельствуют о сознательном поведении. Именно сознательном, а не биологическом. Отсюда я заключаю, что они наделены не только инстинктом, но и разумом.

– Разумом? – удивился Саша.

– Да, разумом. В биологическом смысле этого слова. И первобытный человек, и великий физик Альберт Эйнштейн

относятся к одному и тому же виду – хомо сапиенс – человек разумный. Но всё же небольшая разница между ними существует, не так ли?

– Само собой! – сказал Васечкин. – Эйнштейн, небось, в пещере не жил и с дубинкой не ходил.

– Это правда, – засмеялся профессор. – Короче говоря, понадобились тысячелетия, чтобы первобытный человек стал современным, как мы с вами. Но при этом знаете, что интересно? Объём его мозга практически не изменился. Слово «сапиенс» – означает потенцию, безграничные возможности совершенствования. Уже не биологического. Мы пока не знаем, в какой мере этими возможностями обладают жители Эргонии. Но они, по-видимому, разумны, точнее – сознательны.

Петров и Васечкин переглянулись.

Петров пожал плечами. Ему не очень понравилась эта идея.

– Видели мы, какие они сознательные, – сказал он. – Чуть Машу не сожрали!

– Именно! – подтвердил Васечкин.

– Может, они меня есть и не собирались, – вмешалась Маша. – Мы же не знаем, чего они на самом деле от меня хотели.

– Ну да, хотели тебе чай с пирожным предложить! – язвительно сказал Васечкин. – Для того и отволокли в это подземелье.

Маша тряхнула чёлкой и демонстративно отвернулась от него.

– А нам на природоведении Александра Константиновна рассказывала, что обезьяна стала человеком в результате труда, – сказала она. – Так у неё интеллект развился. Это правда, Игорь Петрович?

– Конечно, правда, – ответил профессор. – Но у муравьёв ведь есть общественный труд. Мы с вами это видели.

– У нас это всё заснято, – напомнил Володя. – Сенсационные съёмки, между прочим! Они действительно работают вместе и по чётким указаниям.

– Это только подтверждает то, что я сказал, то есть наличие разума. Не знаю уж, как их называть, но жители или граждане Эргонии, безусловно, сознательны.

– Что это вообще значит – разумны, сознательны? – спросил Васечкин. – То есть они как люди, что ли?

– Вовсе нет, – покачал головой профессор. – Это совсем не значит, что они подобны людям. Скорей всего это означает, что у них есть вторая сигнальная система.

– А что это за система такая? – заинтересовался Петров.

– Так её называл великий учёный Иван Павлов, наш знаменитый физиолог. Между прочим, первый русский лауреат Нобелевской премии.

Петров и Васечкин обменялись многозначительными взглядами. Нобелевская премия их очень даже интересовала.

– Павлов, это который собак изучал, – сказал Васечкин. – Да, пап? Знаем, слыхали!

Маша смерила его скептическим взглядом.

Васечкин сделал вид, что он этого взгляда не заметил.

– Да, он действительно делал опыты с животными, в частности с собаками, – подтвердил профессор. –

Так вот, по Павлову, мозг животного отвечает лишь на непосредственные зрительные, звуковые и другие раздражения. Возникающие ощущения составляют первую сигнальную систему действительности. А вторая сигнальная система – это специальный тип высшей нервной деятельности человека. Иначе говоря, система сигналов, идущих от различных ощущений и представлений, относящихся к окружающему миру.

– Ничего не понял! – честно признался Петров. – Вы меня извините, конечно, Игорь Петрович!

– Ну, если совсем просто, – улыбнулся старший Васечкин, – то вторая сигнальная система – это речь.

– Так у них что, есть речь? – поразился Петров. – Чего-то мы с Васечкиным не слышали, чтобы они о чём-то болтали.

– Это не обязательно слова. Может быть, это радиоволны. Или ультразвук. Я же не биолог, в конце концов! Вон Владик нам поточнее скажет.

– Скорее всего, это не радиоволны, – откликнулся Владик. – Я думаю, это феромоны, Игорь Петрович!

– А кто они такие? – спросил Петров. – Ну, феромоны эти?

– У многих насекомых коммуникация осуществляется посредством химических сигналов, – начал объяснять Владик. – Это понятно?

– Понятно, – неуверенно кивнул Петров.

– Это их общение основано на действии так называемых хеморецепторов. То есть одни насекомые выделяют такие специальные химические вещества, которые и называются феромонами, а другие их как бы считывают. Самые обычные лесные муравьи оставляют капельки феромона на своём пути и тем самым указывают остальным дорогу к пище.

– То есть с помощью этих феромонов можно передать любую информацию? – спросила Маша.

– Именно так! – подтвердил Владик.

– Значит, эти муравьи, от которых мы еле удрали, умеют говорить? – спросил поражённый услышанным Васечкин. – Ничего себе!

– Мало того, Петя, они ещё кое-что умеют! – сказал Володя.

Он показал на стол, где по-прежнему стояла чудом удержавшаяся там во время тряски чёрная статуя.

– Это ведь они её сделали.

– То есть вы тоже пришли к этому заключению! – обрадовался профессор. – А почему вы так решили? Тут же латинская надпись!

Прежде чем ответить, Володя несколько раз пригладил волосы, что означало у него высшую степень мыслительной деятельности.

– Я не думаю, что там могли быть люди, Игорь Петрович, – наконец сказал он. – Я читал, что оледенение в Антарктиде произошло несколько миллионов лет назад. До появления человека.

– А может, это инопланетяне сделали? – предположил Васечкин.

Володя усмехнулся и покачал головой. Потом протёр очки и неспешно сказал:

– Не хочется тебя огорчать, Петя, но боюсь, что космические пришельцы – это для фантастики, а не для науки. Латинские слова на постаменте статуи только подтверждают, что к инопланетянам всё это отношения не имеет. А вот откуда у муравьёв взялась человеческая письменность, я ума не приложу! Разве что к ним каким-то образом попали книги, и они оказались настолько умны, что научились читать и писать.