Петровские дни

Салиас-де-Турнемир Евгений Андреевич

Сказанное молодым человеком было скромным и по мысли, и по выражению, но князь Александр Алексеевич вдруг заговорил таким голосом, которого Сашок ещё не слыхал. Он стал говорить, что не главное быть счастливым в жизни, а главное — быть честным, прямодушным и не себе на уме. Тогда и счастье приложится. А у кого на душе нечисто вследствие бесчестных поступков, тому вряд ли посчастливится на свете.

Сашок слушал и не столько удивлялся словам, так как соглашался вполне с правильностью мнения дяди, сколько удивлялся голосу князя, в котором звучали

досада и раздражение. Кроме того, Сашку смутно казалось, что всё сказанное дядей было положительно в "его огород".

"Что же это? — думалось ему. — Стало быть, я, выходит, нечестный человек, у меня на душе нечисто, поэтому и мне не посчастливится. Чудно!"

На другой день после этого разговора случилось опять то же. Князь без всякого видимого повода стал придираться к племяннику и вдруг выразился:

— Да что же, скажу. Дело понятное. Всю мою жизнь я говорил, что мальчишки — народ такой, на который полагаться нельзя! Оттого я — не будь глуп — от таковых всегда в стороне держался.

Это было уже прямо насчёт Сашка, однако он всё-таки промолчал.

Но одновременно Сашка стесняло "вольное" обращение с ним Земфиры. И так как он всё передавал Кузьмичу, то Кузьмич задумывался, отзываясь только одним словом:

— Вот ракалия так ракалия! Держись от неё подальше. Коли лезет шалая молдашка, так ты стерегись! Ведь дяденьке может, пожалуй, не понравиться.

— Да что же я могу сделать? — отзывался Сашок.

— Уж там как знаешь! Сторонись.

И молодой человек держал себя с молдашкой крайне осторожно, действительно стараясь, по совету дядьки, удаляться, стараясь прерывать и сокращать беседы, стараясь даже как можно меньше встречаться с ней в доме.

Земфира давно уже звала его к себе в гости в её комнаты, но он под разными предлогами отказывался. Наконец однажды она встретила его в доме уже вечером, взяла под руку и повела к себе почти насильно. Посидев с полчаса, Сашок сразу встал и ушёл, так как Земфира вдруг поцеловала его.

Наутро рано лакей позвал его к князю.

Сашок явился к дяде и был встречен словами, сказанными с улыбкой, но всё-таки сухо:

— Я за тобой послал, племянничек, чтобы переговорить. Хочешь ты, чтобы я тебя прогнал от себя и снова никогда на глаза не пускал?

Сашок удивлённо поглядел на дядю.

— Понял? — спросил князь.

— Никак нет-с! — добродушно отозвался Сашок.

— Ты слышал, однако, что я сказал?

— Слышал-с.

— И не понял?

— Понял, собственно… Но не понимаю, за что вы на меня гневаетесь.

— Если я позабуду на столе кошелёк с деньгами, а тебе даже не будет в деньгах особой нужды, ты этот кошелёк и скрадёшь?

— Что вы, дядюшка? — воскликнул Сашок, зарумянившись.

— Что я… Я спрашиваю… Мне потерять кошелёк, хотя бы с тыщей червонцев, невелика потеря. Но знать, что у меня в доме вор, да ещё родной племянник и крестник, это… Это, знаешь ли, не очень приятно.

— Я, дядюшка, как есть ничего уразуметь из ваших слов не могу! —

вспылив, воскликнул Сашок. — Поясните более толково и без обиняков. И я буду отвечать. Обличать — так обличать понятными словами, а не турусами на колёсах.

— Что дороже: деньги или привязанность, любовь?.. Как понимаешь ты?

— По-моему, привязанность, конечно…

— Ну, вот у меня есть женщина, к которой я привязался давно сердцем, хотя она, себялюбица, этого и не стоит. Ты знаешь, про кого я говорю… Ну а ты у меня собираешься эту женщину подспудно оттягать и, стало быть, своровать.

— Что вы, дядюшка!.. — воскликнул Сашок.

— Ничего я дядюшка!.. — уже резко выговорил князь. — Не финти! Ты подмазываешься к моей Земфире.

— Никогда-с! — закричал молодой человек.

— Как никогда? Я ведь не слепой. Да она мне, наконец, сама сказала, что ей от тебя проходу нет… Что ты, в самом деле, казанскую-то сироту представляешь?.. Сама она сказала… Просила от тебя её защитить! Да.

— Вот так уж прямо она… извините, ракалия! Бесчестная, подлая женщина! Лгунья! — крикнул Сашок вне себя. — И что же ей нужно? Зачем она так лжёт? Понятно. Ей желательно, чтобы вы меня прогнали. Так спросите Кузьмича, как мы с ним всякий день толкуем, как мне от Земфиры избавиться. От её вольного обращения.

Князь глядел на племянника удивлённо, затем вдруг, хлопнув себя по лбу, крикнул:

— Ах я, телятина!

Он сразу поверил молодому человеку и не понимал, как мог поверить Земфире.

И, улыбаясь уже, он спросил:

— Ты вчера силком влез к ней в комнаты?

— Да-с. Силком! Именно силком она меня из гостиной к себе увела, держа вот за обшлаг. Что же? Драться было с ней?

Князь встал, быстро подошёл к Сашку и, поцеловав его, произнёс:

— Прости меня, Александр Никитич. Прости дурака дядю… Впредь увижу тебя целующим её и глазам своим не поверю.

— И это правильно будет, дядюшка. Бывает, что иная баба насильно целует тебя… Что же? Бить её?.. Только и можно, что осторониться…

Князь начал ходить молча по комнате и, размышляя, изредка качал головой. Он глубоко задумался…

— Ну, хорош я гусь! — вымолвил он наконец.

Между тем успокоившийся Сашок заговорил тихо, толково и как-то рассудительно, что он скучает не в меру и давно, скучает даже и теперь, у дяди в доме, и поэтому хочет, наконец, объясниться, сказать дяде про одно важное дело.

— О чём или о ком? — спросил князь.

— О себе-с.

— О себе?.. Ну, говори.

— Я рассудил бракосочетаться! — выпалил Сашок сразу.

Князь вытаращил глаза. Заявленье его огорошило.

— Ой-ой-ой… — жалостливо протянул он с соболезнованием, как если бы племянник заявил ему о какой приключившейся с ним беде.

Сашок даже удивлённо поглядел на дядю.

— Ой-ой-ой… Вишь как!.. Не ожидал… Ну, что делать! Жаль мне тебя, а горю пособить не могу, потому что ты же мешать будешь мне… Скажи, как это с тобой стряслось…