Петрушка — душа скоморошья
Шрифт:
— Будь благословен, отрок! — положил Петрухе на голову руку пузатый монах.
— Буду, — сказал Петруха послушно.
Поваренный старец посмотрел удивлённо, снял руку с Петрухиных вихров и пошел к отцу игумену.
Петруха с сожалением смотрел на служек, продолжавших копошиться вокруг длинного ряда саней.
На ночь глядя заглянули к богомазу два инока с братиной браги, заговорились допоздна.
— Святой старец наш ни о чём, кроме дуплянского чуда, говорить ныне не может, — сказал один из иноков. —
…Назавтра Петруха уселся в дупло задолго до вечерней зари. Сидел смирно, всё прикидывал, как на игуменские вопросы отвечать.
Белка присела возле дупла, покрутила головой, поцарапала лапой кору, вздрогнула, исчезла.
Ещё какой-то зверь или птица копошились рядом, потом всё затихло.
Что внизу делается, видно Петрухе было плохо. А большую дыру для глаз он делать боялся. Хватит и той, что для рта.
Игумен прибыл на санях, — слышно было фырканье коней, скрип полозьев.
Как и в прошлый раз, к сосне близко никто не подходил. Монахи осмотрели все следы, ничего подозрительного не приметили.
— Солнце заходит, — почтительно произнёс кто-то.
Затем молодой и звонкий голос, видимо повторяя слова игумена, задал вопрос:
— Скажи, чудо, даст ли великий князь нам в дар земли Мглинского уезда?
— Если будет на то воля божья, — пробасил Петруха: точно так, как он помнил, отвечали попы на всякие каверзные вопросы.
— Скажи, чудо дуплянское, — вопрошал всё тот же задорный голос игуменского служки, — вор ли тот скоморох, что сидит у нас в башне?
— Невинного вором нарекли, — ответило дупло.
— А когда идти обозу с податями государевыми во стольный град? В прошлую зиму лиходеи обоз наш в лесу разграбили, заново подати собирать пришлось.
— Благословен будет путь послезавтра поутру! — провещало «чудо».
— Сколько новых поселенцев придёт на земли нашей обители? — послышался новый вопрос.
Петруха молчал. Какие поселенцы? Сколько их может быть?
Дупло ответило заливчатой соловьиной трелью.
— Заря кончается, — проговорил кто-то.
Монахи запели молитву.
Петрухе видно было, как солнце золотым куполом стоит над верхушками леса, как оно склоняется всё ниже, ниже…
В лесу сразу после захода солнца стало мрачно. Заскрипели полозья, раздалось топанье многих ног — братия заторопилась в монастырь.
На этот раз Петрухе не удалось обогнать едущего на санях игумена, пришлось ему пережидать в лесочке, пока монахи не разбредутся по своим кельям.
Поутру повели скомороха к игумену.
Петруха спрятался, чтобы скоморох его не приметил, — вдруг покажет, что они знают друг друга?
Но, как того Петруха и ждал, скомороха не отпустили на все четыре стороны, а снова отвели в холодную башенную келью.
Когда об этом случае Петруха заговорил с
— Гудошник этот — вор. Не впервой ему на правёж идти.
Петруха решил не возражать — пусть думают кто что хочет. Он-то знает правду!
А на вечерней заре пришлось снова бежать в бор, лезть в дупло: а вдруг кто-нибудь придёт к «чуду»?
Несколько монахов явились к сосне. Задавали непонятные вопросы — о каких-то деньгах, о монастырских делах.
Дупло отвечало невразумительно:
— Бум-м-м!
Или:
— Если будет на то воля господня!
Время от времени пело по-соловьиному.
Монахи были довольны: «чудо» ими не брезговало, разговаривало.
На вопрос о виновности скомороха Петька уже в третий раз ответил:
— Невинного вором нарекли…
А затем, чуточку подумав, добавил:
— Большой позор падёт на обитель!
До богомазни Петруха добрался удачно. Но спалось ему плохо: ведь утром, согласно словам «чуда дуплянского», отправляется обоз на Москву. Эх, предсказать бы ему тогда иной срок — через неделю, что ли!
Но не мог же он сейчас идти с обозом: ведь скомороха ещё не освободили. И кто думал, что его будут держать даже после «чуда»!
Утром, ещё до восхода солнца, обоз ушёл. Петруха выскочил на крыльцо, слёзы смахнул.
— Что ты? Не бит, а плачешь? — спросил удивлённо богомаз и пошевелил соломенными усами.
О «чуде» уже стало известно в ближних деревнях. Богомольцы пришли в монастырь, спрашивали, как пройти к «чуду», прикладывались к «дуплянской» иконе.
Повторяли «чудесные» слова об обозе и невинности скомороха.
Игумену другого выхода не оставалось: «чудо» обещало монастырю большие доходы, верующие не должны были сомневаться в «дуплянских» предсказаниях.
И скомороха, при всём честном народе, выпустили на волю.
Днём Петруха взял торбу с едой, пошёл в бор, вынул из дупла пояс с монетами, снял зипун, поднял рубаху, пританцовывая от холода, дважды обвязал пояс вокруг себя. Потом оделся, торбу на спину приторочил.
На обратном пути приходилось Петрухе то и дело с проторённого следа в чащобу сворачивать — двигались к «дуплянскому чуду» богомольцы и монахи.
Не заходя в монастырь, Петруха вышел на санную дорогу, ведущую к Москве.
Сбросил с лаптей дощечки, закинул их подальше в кусты.
Обернулся назад, взглянул на купола, торчащие из-за высокой стены…
— Ну, спасибо тебе, малец, удружил… Ввек не забуду! — раздался рядом весёлый голос.
Петруха увидел выходящего из-за деревьев скомороха.
— Не пугайся. Это не леший, а человек пеший! Я, малец, как прослышал о «дуплянском чуде», сразу смекнул: твоего ума дело, — продолжал скоморох. — Хитёр, малец, зело хитёр!