Петрушка — душа скоморошья
Шрифт:
— И дальше опять лесами нужно идти! — предложил Фомка.
— Не гоже, — покачал головою Потихоня. — Да и сил не хватит, — отогреться, отоспаться, наесться досыта нужно. Вон, гляньте, зверь и тот заплоховал.
— Приметные мы есть люди, — прогремел Грек. — Нас поймать не так очень трудно. Нужно думать, крепко думать и как быть дальше.
— На юг надо подаваться, на Украину, — сказал Фролка. — А летом к Безобразову в Колядец спокойно доберёмся.
— Опять же не гоже, — молвил Потихоня. — Времени
Скоморохи призадумались.
— Ну, что закручинились? — после долгого молчания проговорил Потихоня.
— Не стыдно и помолчать, как нечего сказать! — ответил Фомка.
— Можно так сделать, — сказал Рыжий. — Одного из нас, кто понеприметней, к Безобразову послать. А нам всем в иную сторону идти. Пусть воевода нас в других краях ловит.
— Это гоже, — пробасил Потихоня. — Как ты, Грек, скажешь?
Тощий Грек одобрительно кивнул головой:
— У наш Рыжий голова царский. Но кто выкуп боярину несёт?
— Петрушка, — уверенно произнёс Потихоня. — Он за парнишку малолетнего сойдёт. Кто к нему в дороге привяжется? Мы-то все приметны — что Грек, что Рыжий, что я… Фролка с Фомкой в ватаге нужны — без гусляра и гудошника нам худо будет.
— Да и не может Фролка с Фомкой того, что Петька умеет, — прогрохотал Грек. — Канат ходить, фокус делать, жонглёр быть, акробат, соловей петь… Петька — хорошо!
— Петрушка молод годами, да стар бедами! — сказал Фомка.
Ватага порешила: послать Петруху в дальние края, к боярину Безобразову с выкупом.
Товарищи посоветовали ему идти не в скоморошьем обличье, а простым мальцом одеться. Разве кто догадается, куда и зачем направляется бедный парнишка? Кто сможет подумать, что у мальчонки деньги есть?
— А если боярин выкуп возьмёт, а скоморохов не отпустит? — спросил Петруха.
— Так боярину же худо и будет, — усмехнулся Рыжии. — Дурная слава про него пойдёт. Уж никто ему никогда никакого выкупа не принесёт. Да и зачем ему скоморохи в яме? Деньги в мошне нужней… А то, случаем, такая ватага подберётся, что и красного петуха ему в дом подпустит. Он про это не хуже нашего знает.
— Если уж ты до самого боярина доберёшься — дело сделано, — подтвердил Потихоня. — Только ему самому в руки передашь выкуп, уразумел?
— Уразумел, — вздохнул Петруха.
Очень не хотелось мальцу уходить от товарищей, одному бродить по дорогам и городам. Не так-то уж весело, когда рядом нет друзей. Недаром на Руси говорят: друга иметь — не убыток.
Потихоня ножом ловко поддел бок своей дубинки, не заметная для глаза затычка выпала, обнаружилось хитро устроенное дупло. В дупле, как яичко в гнезде, лежал холщовый мешочек.
Грек взял мешочек из рук атамана, высыпал его содержимое в свою широкополую шляпу.
Золотые монеты тускло заискрились
Скоморохи сгрудились над шляпой. Потихоня начал пересчитывать золото.
— Сорок монет и две половинки!
— Верно! — сказал Фомка. — А одна из этих половинок когда-то моей была.
И он вздохнул мечтательно.
Скоморохи примолкли, задумались. Сколько в этих сорока монетах и двух половинках труда и горя, дорог и бед!
Сколько раз нужно спеть и сплясать, с медведем побороться и на руках походить, чтобы не то что половинку или осьмушку, а грош медный заработать!
Сколько нужно вынести унижений и побоев, сколько опасностей преодолеть, сколько времени потратить, чтобы заработать себе на пропитание ломаный грош!
Сорок золотых монет и две половинки! Да на такие деньги любой из скоморохов мог спокойно прожить до старости, прожить в тепле, в сытости, в довольстве…
Но если товарищ в беде — о себе не думай.
Если товарища нужно выручать — отдай последнее.
Если товарищу плохо — тебе не может быть покоя.
— Положи, Петька, деньга в мой пояс, — сказал Грек, — так будет легчее их прятать…
Тощий фокусник снял с себя пояс, и Петруха одну за одной опустил в него монеты.
Пояс потолстел, как уж, наглотавшийся лягушек. Его пришлось заматывать вокруг Петрухи в два раза, — несмотря на свою худобу, Грек оказался вдвое шире маленького скомороха.
Всё, что могло выдать в Петрухе скомороха, у него отобрали.
Растолковали дорогу, надавали советов.
— В монастыре поживи недельку-другую, отдохни, — сказал Рыжий. — А мы погоню уведём подале. Опять же из монастыря обозы идут — авось оказию сыщешь, подвезут тебя.
— А ежели Петрухе надобность будет представить что-нибудь? — спросил Фролка. — Может, гудок мой ему дать?
— У него инструмент получше имеется — душа скоморошья, — сказал Потихоня. — Ну, время, Петруша…
Потихоня одной рукой сграбастал Петруху, поднял его, трижды поцеловал.
Грек отвернулся, почесал глаз.
Рыжий толкнул брата Михайлу, — товарищ уходит, иди, косолапый, прощайся.
Фомка лады на гудке перебрал — словно капли упали с крыши.
Фролка носом шмыгнул. Кто любит прощание с другом?
— Иди, сынок, и никого не бойся! — Потихоня поставил Петруху на землю, легонько подтолкнул его к дороге. — Свидимся — порадуемся! А печалиться нам не положено.
Петруха постоял немного на обочине, а когда показалась вдали кучка богомольцев, зашагал к монастырю.
На повороте дороги Петруха обернулся. Ватаги уже не было. Только еловая ветка качалась, стряхивая с себя снег, — видно, задел её Потихоня, когда вскидывал дубинку на плечо.
Где-то впереди гулко, словно большой филин, ухал монастырский колокол.