Певец тропических островов
Шрифт:
И умолк. На нижней губе Барбры все сильнее пузырилась розовая пена. А может, это кровотечение?.. Леон не сразу сообразил, что слюна окрашена красноватым светом луны. Впрочем, это и не была обычная слюна — скорее липкая пенящаяся жидкость. Что же это? Леон в таких вещах был полный профан, сталкиваться с болезнями ему никогда не приходилось. Прошла пятая или шестая секунда. О господи, что же это такое? — подумал Вахицкий. Теперь он смотрел не на ее лицо, а на топкую талию и бедра. Ноги Барбры согнулись в коленях, отчего шезлонг, содрогнувшись, чуть не подскочил, и резко выпрямились.
— Пани Штайс! — закричал он, теряя голову.
И опять, ему ответило пиликанье скрипок и оглушительный гром медных тарелок. Тогда он бросился к люку, прямоугольное отверстие которого чернело в двух шагах от него.
Внизу мерцал слабый огонек, вырывая из мрака несколько нижних ступенек лестницы. Прямо в лицо Леону гудела труба граммофона. Он буквально скатился по лестнице и бросился к стойке. Несмотря на то что преодолеть эти несколько ступенек было не бог весть как трудно, Леон тяжело дышал.
— Где все? — с отчаянием и яростью выкрикнул он.
На краю стойки голубела огромная лилия граммофона, возле которой стояла незажженная керосиновая лампа. Стул за кассой был пуст — на нем лежало небрежно брошенное кружевное покрывало с торчащими спицами. Вахицкий кинулся к двери, выходящей к Висле, и на пороге остановился, озираясь: ночь, будто пронизанная красноватым свечением укрытых во тьме гранатов или рубинов, темная ночь! Он поднес ко рту ладони и закричал что было сил:
— Пани Штайс! Пани Штайс, есть здесь хоть кто-нибудь?
Что-то промелькнуло у него перед лицом и, описав дугу, камнем полетело к Висле — вероятно, все та же летучая мышь. Где-то тут должна быть кухня, вспомнил Леон. Штайсы и официант, верно, хлопочут у плиты, может, что-нибудь стряпают. Он повернулся и снова вбежал в зал ресторанчика. Дверь в кухню находилась с другой стороны лестницы. Небольшая, тоже коричневая и тоже покрытая лаком. Леон распахнул ее одним толчком, но — увы! — за дверью зияла чернота: какое-то неосвещенное, пышущее особым теплом, чуть ли не жаром, помещение. Но почему, почему они погасили свет?
— Вы здесь, пани Штайс? — тем не менее крикнул он.
Призывам его и на этот раз ответил только граммофон. Металлический рычажок, которым регулируется сила звука, был, вероятно, передвинут в самый конец щели, помеченный буковками "ГР", то есть "фортиссимо". Грохот и гул, искажая мелодию, сотрясали ресторан. Не глядя, Леон схватил мембрану и резким движением отвел назад. Мгновенно воцарилась поистине ошеломляющая тишина — на секунду у Леона появилось ощущение, будто он вынырнул из водоворота какого-то кошмара на зыбкую, но сравнительно спокойную поверхность.
Однако на самом деле это было не так, тягостный сон продолжался. Леон вдруг вспомнил про два светлых пятна, которые видел сверху в садике. Он бросился туда и выбежал на посыпанную гравием дорожку.
— Пани Штайс! — крикнул он.
В глубине, под низко нависшими ветвями дерева, за столиком, белели те самые светлые пятна: одно округлое, перерезанное
— Пани Штайс, — крикнул он, подбегая. — Прошу вас… скорее… поднимитесь со мной на крышу… Мне кажется, там нужна… женщина. Может, вы расстегнете ей платье… А вы… немедленно бегите наверх за такси!.. Пани Штайс, ради бога, да поторопитесь же… Панна Дзвонигай в обмороке!..
— Смешно, — послышался тоненький, будто игривый, голосок. И, хотя официант уже встал со стула, ни один из них не двинулся с места.
— Вы что, меня не поняли? — заорал Леон. — И вы… почему вы стоите?.. — повернулся он к Вальдемару.
— Смешно, — опять послышался голосок. — Вы ведь выпили всего по три рюмочки. Думаете, это от вина?
— Ясное дело. Я всегда говорю: ничего нет хуже, чем мешать водку с вином, — произнес официант подобострастным и слегка испуганным тоном.
Что у них, ноги отнялись? — подумал Леон. Сумрак перед ним постепенно редел; он уже мог довольно хорошо разглядеть выражение их лиц. А разглядев, буквально остолбенел. Эта пара была явно не в своей тарелке, но при этом почему-то казалась омерзительно противной. На лицах обоих — и хозяйки, и официанта — блуждали чем-то похожие широкие и весьма смущенные улыбки. Глаза сверкали. Что творится с этими типами? — подумал Леон. Ах да, они, верно, считают, у нее это с перепоя…
— Вино здесь ни при чем… просто она вдруг потеряла сознание! — кричал Вахицкий, с ужасом убеждаясь, что ни один из них даже не шевельнулся. Зато улыбки на лицах расплывались все шире. — Чего ухмыляетесь! — не выдержав, рявкнул он в лицо официанту. — Немедленно бегите туда! — И указал наверх, в сторону улицы. — Поймаете такси и тут же возвращайтесь, слышите? Вы что, оглохли?
Официант растерянно посмотрел на хозяйку, которая наконец начала неторопливо подниматься со стульчика.
— Бегу, бегу, — наконец решился он, шмыгнул в сторону и, обогнув столик, побежал к дверям "Спортивного". Через минуту отзвук его шагов затих.
— Смешно, — снова почему-то повторила пани Штайс. — Вы полагаете, что-о… в нашем заведении кто-нибудь может заболеть?
Леон посмотрел на нее как на ненормальную.
— Заболеть можно где угодно! Очень вас прошу, идите туда… сейчас же!
Хозяйка выкатилась из-за столика и, точно облако, поплыла по дорожке. Леон пошел за ней. Облако ускорило шажки. И вдруг пани Штайс побежала. Однако, поравнявшись с дверью, она — к его удивлению — не свернула налево к лестнице, а помчалась через зал ресторана прямо к входной двери.