Пейтон-Плейс
Шрифт:
— Ну, — говорил он, — там пишут о том, что на теле каждой женщины есть определенные места, которые известны под названием «эрогенные зоны».
— Они у всех женщин одинаковые? — спросила Эллисон тоном, точь-в-точь как у недалекого ученика, которому пытается помочь Норман.
— Определенные — да, — отвечал Норман. — Но не все. Например, все женщины имеют эрогенные зоны в области груди и вокруг отверстий на теле.
— Отверстий?
— Да.
— Каких?
Норман слегка повернулся набок и провел кончиком пальца вокруг уха Эллисон, ее кожа тут же покрылась мурашками,
— Например, таких, — сказал Норман.
— Я понимаю, — сказала Эллисон и потерла правой рукой левую ладонь, а потом снова легла рядом с Норманом.
— Зоны вокруг рта, естественно, являются самыми чувствительными, — продолжал он, — не считая еще одного места, — это вагинальное отверстие. Как я понимаю…
Норман продолжал говорить, но Эллисон уже не слушала. Она хотела, чтобы он еще раз провел пальцем вокруг ее уха и поцеловал ее, как в прошлую субботу в лесу у «Конца дороги». Норман продолжал свои объяснения холодным, менторским голосом, и Эллисон злилась из-за этого все больше и больше.
— …если говорить о прелюдии, поцелуи, конечно, это первое, что делает хороший любовник для женщины.
— О, заткнись! — крикнула Эллисон и вскочила на ноги. — Разговоры, разговоры, разговоры. Это все, что ты можешь делать!
Норман изумленно посмотрел на нее.
— Но, Эллисон, — сказал он, — ты ведь сама меня попросила, разве не так?
— Я не просила тебя пересказывать эту дурацкую книжку слово в слово, разве не так?
— Ты не должна злиться на меня. Ты меня спрашивала, и я тебе рассказывал. Нет никаких причин ругаться, не так ли?
— О, заткнись, — сказала Эллисон. — Я знаю ребят, — врала она, — которые не рассказывают девушке, какие они прекрасные любовники, они показывают ей.
— Какие ребята? — спросил Норман, разоблачая ее обман.
Эллисон села, Норман тоже.
— О, забудь, — сказала она, — ты их все равно не знаешь.
— Нет, ты скажи, — настаивал он. — Я хочу знать, кто эти твои замечательные любовники.
— Не скажу.
— Не скажешь, потому что не можешь. Ты их просто не знаешь. Ты врунья.
Эллисон развернулась и залепила Норману пощечину.
— Не смей называть меня вруньей!
Он схватил ее за руки и прижал к одеялу.
— Ты врунья, — повторил он, глядя ей прямо в глаза. — Ты врунья. А за то, что ты меня ударила, я не отпущу тебя, пока ты это не признаешь.
Эллисон сдалась сразу.
— Я все придумала, — сказала она, не глядя на Нормана. — Меня целовал только ты и еще Родни Харрингтон, но это было так давно, что уже не считается. Извини, что я тебя ударила.
Норман отпустил ее руки, но не сдвинулся с места, опираясь руками об одеяло, рядом с Эллисон.
— Ты бы хотела, чтобы я тебя еще поцеловал? — спросил он.
Эллисон почувствовала, что краснеет.
— Да, — ответила она. — Но я бы не хотела, чтобы ты спрашивал меня, Норман. Ни о чем.
Он тихонько поцеловал ее, и Эллисон так расстроилась, что чуть не расплакалась. Она ждала совсем не такого поцелуя.
— Становится поздно, — сказал Норман. Пора возвращаться.
— Да, наверное, — отозвалась Эллисон.
Позднее, когда они катили
— Поднажмите! — крикнул из машины Родни Харрингтон.
— Крутой парень, — сказал Норман.
— Да уж, сказала Эллисон и обиженно подумала, что в тринадцать лет Родни знал о поцелуях больше, чем Норман в пятнадцать.
ГЛАВА XII
Взглянув на исчезающие в зеркале заднего обзора фигурки Эллисон Маккензи и Нормана Пейджа, Родни Харрингтон громко расхохотался. Так старательно крутят педали, — наверное, боятся опоздать к ужину. Жаль, что они на велосипедах, а не пешком. Так бы Родни предложил подвезти их. Ему нравилось подвозить других ребят на своей машине. Никто из них никогда ничего не говорил, но Родни знал, что, сидя на обтянутых кожей сиденьях, они мечтали иметь точно такую же машину. Родни подумал: что Эллисон и Норман делали так далеко от дома? Может, они останавливались отдохнуть в лесу. При мысли об этом Родни так расхохотался, что чуть не угробил в канаве свою новую машину.
— Мне хорошо! — объявил он всему миру и просигналил классическое «да-да-да-дада-дум-дум».
«А почему, собственно, нет?» — спросил он себя. Родни только что побывал на фабрике отца и вытряс из него десять баксов, у него есть крутая машина, и он едет на свидание к Бетти Андерсон. Какого черта еще надо?
— Не трать все сразу в одном месте, — сказал Лесли Харрингтон, подмигнув и протягивая своему сыну десятидолларовую банкноту. — Ни одна из них не стоит больше двух долларов.
Родни посмеялся вместе с отцом.
— Это ты мне говоришь? — сказал он.
Отец потрепал его по плечу и пожелал весело провести время.
Родни, улыбаясь, вел машину по улице Вязов со скоростью сорок миль в час вместо двадцати пяти. Все эти разговоры о мальчиках, растущих без матери, — просто туфта, считал Родни. У него не было даже смутных воспоминаний о собственной матери, он мог судить о ней только по фотографии на бюро отца. Это была довольно бледная и худая женщина с копной густых каштановых волос. На фотографии губы у нее были тонкие и плотно сжатые. Родни не мог себе представить, что эта женщина была замужем за его отцом. Все, что он о ней знал, и все, что его интересовало, это то, что ее звали Элизабет и что она умерла в возрасте тридцати лет, давая жизнь своему сыну. Родни никогда не скучал о матери, они со стариком прекрасно обходились вдвоем и понимали друг друга. В большом доме на Каштановой улице с помощью мисс Пратт, которая готовила еду и следила за домом, холостяцкая их жизнь была отлажена как нельзя лучше. А все эти истории, что пишут в книжках о мальчиках, у которых нет матери, — туфта. Да, именно так, — туфта. Родни, например, был очень даже рад, что живет без матери, которая все время бы придиралась к нему и пилила из-за всякой ерунды. Слишком часто он слышал, как ребята жалуются на своих матерей, чтобы не радоваться, что его мать давно похоронили. Это положение вещей его вполне устраивало.