Пейтон-Плейс
Шрифт:
Док рассмеялся и повернул ее к себе.
— Моя дорогая, это не конец света, — сказал он, — очень скоро ты начнешь забывать.
— Я никогда не смогу забыть, — сказана Эллисон и снова начала плакать.
— Нет, сможешь, — мягко сказал Док. — Есть много высказываний о времени и о жизни, и большинство из них превратилось в банальности. То, что писатели называют клише. Если ты собираешься стать писателем, Эллисон, ты должна избегать их, как чумы. Но ты знаешь, когда люди смеются над банальностью таких выражений, я все время думаю, что, может быть, именно из-за их правдивости эти выражения повторяли столько раз, что мудрые слова заездили и стали называть банальностью. «Время залечивает все раны» — это так избито, что, боюсь, многие посмеялись бы, услышав это от меня. И все же я знаю, что это правда.
Доктор говорил тихо
— «Время залечивает все раны», — повторил доктор. — Вся жизнь — как времена года, она кроится по определенному образцу, как и время, и у каждой жизни своя модель, от весны — через зиму — снова к весне.
— Я никогда об этом так не думала, — перебила его Эллисон. — Я часто думала о жизни, как о временах года, но, когда приходит зима, жизнь, как и год, заканчивается. Мне не понятно, когда вы говорите «снова к весне».
Док Свейн слегка покачал головой и улыбнулся.
— Я думал, — сказал он, — о второй весне, которую приносят в жизнь человека его дети.
— О, — сказала Эллисон, больше желая высказаться, чем слушать. — Иногда я думала о жизни человека как о дереве. Сначала на нем маленькие зеленые листочки — это когда ты маленький, потом они становятся большими — это когда ты становишься старше, как я сейчас. Потом наступает пора «бабьего лета» и осени, листья становятся такими яркими и красивыми — это, когда ты действительно вырос и можешь делать все, что хочешь. Потом листья исчезают — это зима: ты умираешь, и все заканчивается.
— А как же следующая весна? — спросил доктор. — Она приходит, ты знаешь. Всегда. Я и сам думал о деревьях, — улыбаясь, признал он. — Когда я вижу дерево и у меня есть время остановиться и подумать, я всегда вспоминаю стихотворение, которое прочитал однажды. Я не помню его названия и имени человека, который его написал, но в нем говорилось о дереве. Там была такая строчка: «Я смотрел, как на Древе Вечности распускаются цветки времени». Может быть, это тоже банально, но иногда от этих слов мне становится спокойнее, спокойнее, чем от выражения «время залечивает все раны», немного по-другому, конечно. Иногда, когда я думаю обо всех нас, проживающих свою жизнь, как цветок на Дереве под названием Вечность, мне становится так хорошо на душе.
Эллисон больше ничего не говорила. Она закрыла глаза и задумалась о стихотворении д-ра Свейна, и вдруг стало не так важно, что Норман не пришел навестить ее в больнице и что мама наговорила ей много жестоких, оскорбительных вещей.
«Я смотрел, как на Древе Вечности распускаются цветки времени», — подумала Эллисон. Она спала, когда Мэтью Свейн прикрыл за собой дверь и вышел в коридор.
— Как она по-вашему, Док? — спросила сестра Мэри Келли.
— Прекрасно, — ответил он. — Еще до конца недели она сможет вернуться домой.
Мэри Келли внимательно посмотрела на Свейна.
— Вам самому надо бы поехать домой, — сказала она. — У вас измученный вид. Ужасно то, что произошло с Нелли Кросс, не правда ли?
— Да, — сказал доктор.
Мэри Келли вздохнула.
— А пожар все не утихает. Отвратительная была неделя.
Когда доктор выходил из больницы, он увидел свое отражение в застекленных дверях. На него смотрело усталое, изборожденное морщинами лицо. Мэтью Свейн отвернулся.
Так как Эллисон пробыла в госпитале до следующей пятницы, она избежала присутствия на неприглядных похоронах Нелли и не заметила первых намеков на последствия этих событий в Пейтон-Плейс. Норману Пейджу повезло меньше. Он был вынужден присутствовать на мрачных похоронах Нелли вместе матерью, которая пошла туда скорее в знак протеста против поведения преподобного Фитцджеральда, чем из желания удостовериться, что Нелли Кросс наконец обрела покой. Потом часто в мельчайших деталях вплоть до конца недели Норман был вынужден выслушивать мнение Эвелин о священнике конгрегационалистов. Мать Нормана терпеть не могла «морально и духовно слабых» людей. Что бы это значило, обиженно думал Норман, сидя па бордюре тротуара напротив дома мисс Гудэйл на Железнодорожной улице. Он помнил времена, когда ужасно боялся мисс Эстер Гудэйл, а Эллисон смеялась над ним и, стараясь напугать еще больше, говорила, что мисс Эстер ведьма. Норман подтолкнул веточкой толстого жука.
— Я не верю, когда говорят, будто моя мама вышла замуж за папу потому, что думала, что у него много денег, — рассказывая он Эллисон. — Я думаю, они оба были одиноки. Первая жена моего папы умерла очень, очень давно, а моя мама никогда не была замужем. Конечно, он был гораздо старше моей мамы, и люди говорят, что он должен был хорошенько подумать, прежде чем жениться на ней, но я не понимаю, как старость может сделать человека менее одиноким. Ты знаешь, что «девочки Пейджа» мои сестры? Не настоящие, конечно, а наполовину. Их отец и мой — один и тот же человек. «Девочки Пейджа» ненавидят мою маму. Она сама мне говорила, но она никогда не понимала почему. Я думаю, это потому, что они завистливые. Когда моя мама вышла замуж за папу, она была моложе их и, конечно, очень красива. Они ненавидели ее и делали все, чтобы папа тоже ее возненавидел. Мама говорит, они говорили папе о ней ужасные вещи. Они даже не впустили ее в дом, и папа был вынужден купить маме другой. Это тот, в котором мы живем сейчас. Когда появился я, как говорит мама, стало еще хуже. «Девочки Пейджа» начали всем говорить, что я не папин сын, что моя мама была с другим человеком, но моя мама никогда ничего не говорила. Она сказала, что никогда не унизится до споров с такими людьми, как «девочки Пейджа» и что она не будет грызться из-за человека, как собаки из-за кости. Может быть, поэтому мой папа и переехал к «девочкам Пейджа», а не остался с нами. Мама говорит, что папа был «морально и духовно слаб», — не знаю, что это значит. Она никогда больше о нем не рассказывала, и я его совсем не помню. Когда он умер, «девочки Пейджа» пришли сказать об этом маме. Они не называли его ее мужем, или моим папой, или своим отцом. Они сказали: «Окли Пейдж умер», а моя мама сказала: «Упокой Господи его морально и духовно слабую душу» и закрыла перед ними дверь. После того как папа умер, был ужасный спор из-за его денег. Но тут уж «девочки Пейджа» ничего не могли поделать. Папа оставил завещание, как распорядиться деньгами, и маме досталась большая часть. Поэтому, говорит мама, сейчас «девочки Пейджа» ненавидят ее еще больше. Они до сих пор говорят, что мама вышла замуж за папу из-за денег, а мама — потому что была одинока, а одинокие люди совершают ошибки. Она говорит, что рада, что так сделала, потому что теперь у нее есть я. Мне кажется, я — это все, что она получила от этого брака, не считая денег.
Эллисон не смеялась. Она расплакалась, а потом рассказала Норману о своем отце, который был красивый, как принц, самый добрый и самый внимательный джентльмен в мире.
Без Эллисон будет совсем плохо, безутешно думал Норман.
Он зло раздавил жука, с которым играл. Это несправедливо! Они с Эллисон не сделали ничего ужасного, хотя его мама прилагала все свои силы, чтобы он признал это. Когда он сознался, что целовал Эллисон несколько раз, мама разрыдалась, ее лицо стало красным, но она продолжала давить, стараясь вырвать из него признание, что он делал что-то еще. Норман сидел на раскаленной от солнца Железнодорожной улице, и его лицо пылало, когда он вспоминал некоторые из вопросов мамы. В конце концов она отхлестала его и заставила пообещать, что он больше никогда не будет встречаться с Эллисон.
— Норман!
Это была миссис Кард, которая жила по соседству с мисс Эстер. Норман помахал ей рукой.
— Заходи, выпьешь лимонаду, — позвала миссис Кард. — Такая жара!
Норман встал и перешел через улицу.
— Лимонад — это хорошо, — сказал он.
Миссис Кард растянула в улыбке широкий рот и показала все зубы.
— Пошли за дом, — сказала она. — Там попрохладнее.
Норман прошел за ней через дом на задний двор. Миссис Кард была беременна, Норман слышал, как мама говорила своим приятельницам, что срок уже восемь с половиной месяцев. Она, конечно, просто громадная, подумал Норман, какой был там ни был срок. Он задумался, почему мистер и миссис Кард так долго ждали и не заводили ребенка. Они были женаты уже десять лет, и только сейчас миссис Кард забеременела в первый раз.