Пейтон-Плейс
Шрифт:
— Давай побегаем, — счастливо сказала она. — Мне так хорошо. Кажется, я могу бегать часами и совсем не устану.
У Эллисон не было ни малейшего предчувствия, что это последний день ее детства.
В то время как Эллисон и Норман бегали по песчаному пляжу реки Коннектикут, Нелли Кросс отошла от раковины и села на пол в кухне Маккензи. Она очень устала, хотя у нее было ощущение, что с тех пор, как ушла Эллисон, прошло только несколько минут. Нелли казалось, что ее голова выросла до ненормальных размеров, и она, чтобы голова не упала и не разбилась на чистом линолеуме, осторожно придерживала ее руками. Нелли облокотилась о шкаф. Она не находила ничего странного в том, что жарким субботним днем сидит на полу в кухне: ее ноги устали от долгого стояния, и им нужен был отдых.
Ничего страшного не случится, думала Нелли, если она позволит себе немножко подумать о Лукасе, может, от этого станет получше. Иногда это помогало.
Но как раз в эту минуту оказалось, что она не может ясно думать о Лукасе. Что-то еще происходило в ее ужасно огромной, заполненной гноем голове.
Нет, она не обвиняла в этом Лукаса. Это не его вина, что он пошел и подхватил триппер от какой-то проститутки, и кому же еще, кроме своей жены, он мог передать свою болезнь. Если мужчина не может передать болезнь своей жене, кому же еще он может ее передать, чтобы избавиться от нее?
Но было что-то еще. Что — она должна была вспомнить. Но что это было? Нелли Кросс, не шевелясь, сидела на полу, она широко раскрыла глаза, а потом плотно их зажмурила. Она сжала губы, пытаясь вспомнить. Под носом выступил пот. Наконец она пожала плечами.
От этих стараний нет никакой пользы. Напрягая свою бедную голову, она просто не могла вспомнить то, что хотела. Это было что-то о ребенке, но больше она ничего не могла вспомнить. Она помнила, как, извиваясь и переворачиваясь с боку на бок, лежала в постели и в ней была эта боль. Док Свейн тоже был там, впрочем, он всегда там, где он нужен. Кажется, он оставался там всю ночь, но она не могла припомнить, видела ли его при дневном свете. Хотя все нормально, днем он ей и не был нужен. К утру все прошло, и она слышала крик малыша Джо. Странно, но крик шел с улицы. Она отлично видела, как он вошел и кричал, что его Па ушел. И тогда она увидела этот гной первый раз. Это было как раз после того, как вошел Джо, потому что потом она поднялась и вышла на улицу по нужде. Тогда она увидела это первый раз. Он бежал, как река, густой и желтый. Тогда она поняла, что в ту ночь получила от Лукаса не ребенка. Это был триппер, вот что она получила. Получила его от своего мужа, как всякая порядочная женщина. Хотя странно. Иногда она была готова поклясться, что это было что-то о том, что будет ребенок. Она была уверена, она точно помнила, доктор говорил о ребенке. Ребенок Лукаса, сказал Док. Она слышала, как он это говорил ясней ясного. Ребенок Лукаса. Если бы она только могла вспомнить, когда это было. Это не могло быть очень давно, потому что тогда была такая же жара, как сейчас, и очень долго не было дождя. Лес сухой, как порох, говорил ей Лукас, и готов взорваться в любую минуту. Док, наверное, говорил о засухе и всем остальном. Они ждали Селену, но она не появилась. Болтается где-нибудь с этим ублюдком Картером, сказал Лукас. Лукас был хорошим отцом и к Селене относился как к своей собственной дочери. Но Селена все не приходила и не приходила, а потом стало темно. И она не была с молодым Картером, потому что он заходил за ней. Лукас страшно разозлился, когда узнал, что она не с Тедом. Шляется где-то с каким-нибудь другим ублюдком, сказал Лукас, и потом Джо и Тед ушли ее искать. Боже, как болит голова! Она подняла руки и расставила их как можно шире, но не смогла обхватить свою голову. Она становилась с каждой секундой все больше и больше…
Эллисон была права. Ее голова скоро треснет пополам, и вся эта чертова муть выльется на чистый линолеум. Но Эллисон ведь не об этом говорила. Если бы она только могла точно вспомнить. Нет. Эллисон говорила что-то о Лукасе. Как всегда, что-нибудь злое. И ты не можешь даже сказать этой маленькой всезнайке. Она вечно талдычила ей, что если мужчина бьет женщину, это еще ничего не значит Мисс Всезнайке было все равно. Такие, как она, всегда думают, что знают все на свете. А Нелли говорила ей. Она говорила ей, что, если женщина не интересует мужчину, он просто поворачивается к ней спиной, но, если он о ней думает, он хочет поучать ее и бьет. Ну, когда-нибудь Эллисон поймет. Они все поймут. Они поймут, что Лукас — хороший человек, он шлялся и никого не заражал триппером, кроме своей жены. Странно, но она могла поклясться, что речь
— Нелли.
Она оглядела пустую кухню.
— Это ты, Лукас?
— Да. Я наверху.
Ни капельки не удивившись, Нелли вышла из кухни и поднялась на второй этаж. Она заглянула в комнату Эллисон.
— Ты здесь, Лукас? — спросила она.
— Здесь, за окном, Нелли.
Она подошла к окну, посмотрела вниз на пустую улицу и увидела его.
— Что ты там делаешь, Лукас?
— Я умер, Нелли. Теперь я ангел. Разве ты не видишь, как я летаю?
— Я вижу тебя, Лукас. Тебе там нравится?
— Ну, здесь много выпивки и никто не работает. Но мужчине всегда плохо, если рядом нет его женщины.
Нелли застенчиво хихикнула.
— Так ты ищешь меня, Лукас?
— Я искал тебя день за днем, Нелли. Но ты никогда не остаешься подолгу на одном месте, и мне было не поймать такую красотку, как ты.
— Перестань, Лукас. Ты всегда был большой трепач.
— Нет, Нелли. Я серьезно. Пошли со мной, Нелли. Мне так одиноко без такой симпатичной девушки, гак ты.
— О, перестань.
— Я не дурачусь, Нелли. Ты самая красивая девушка из всех, что я видел. Иди, посмотри в зеркало, если ее веришь.
— Посмотрю, чтобы увидеть, какой ты придумщик.
Она подошла к шкафу Эллисон и открыла дверцу. Нелли посмотрелась в зеркало, прикрепленное к обратной стороне дверцы.
— Видишь, Нелли. Что я тебе говорил?
Теперь он был как раз позади нее и тихонько подул на ее волосы на затылке. Нелли видела в зеркале его отражение: он стоял за спиной стройной, симпатичной девушки.
— Мужчина не может чувствовать себя хорошо без женщины, — прошептал Лукас. — Пошли, Нелли. Мне чертовски одиноко без тебя. Кровать холодная, как не знаю что.
Нелли плавным жестом провела по волосам.
— Хорошо, Лукас, — сказала она. — Когда ты говоришь, тебе не может отказать ни одна девушка. Подожди снаружи, пока я переоденусь. Я быстро.
Пока Нелли говорила, ее пальцы нащупали прочный шелковый ремешок от халата Эллисон, который висел на дверном крючке, она улыбалась, подтаскивая стул к шкафу. Только со второй попытки ей удалось перекинуть ремешок через балку, которую закрывал шкаф.
— Перестань так топать, Лукас, — она хихикнула, — прямо как жеребец. Через минуту я буду готова. Оденусь, как манекенщица в одном журнале.
— Черт возьми, Нелли, мужчина не может ждать вечность такую красотку, как ты. Давай, выходи.
— Я о чем-то хотела спросить тебя, Лукас, — отозвалась Нелли. — Но не могу вспомнить точно о чем. Что-то о ребенке.
— Такие девушки, как ты, всегда думают о тысяче вещей сразу, — крикнул в ответ Лукас. — Ну, давай же, пошевеливайся.
В ту короткую секунду, когда Нелли оттолкнула стул и ремешок Эллисон Маккензи еще не оборвал ее жизнь, Нелли Кросс вспомнила.
«Селена!» — беззвучно прокричала она. Это Селена ждала ребенка от Лукаса.
ГЛАВА XVI
Вскоре после шести часов вечера Констанс Маккензи вошла в свой дом на Буковой улице. Она не почувствовала трагедию, когда осмотрела гостиную. Она просто ужасно разозлилась. Ничего не было сделано. Окурки со вчерашнего вечера не были выкинуты из пепельниц, подушки на диване лежали как придется, а на полу валялись два журнала, причем в том же положении, что и в предыдущий день. Ковер на полу не был пропылесосен с того дня, как это в последний раз делала Нелли Кросс, и выглядел просто ужасно. Констанс раздраженно прошла на кухню и чуть не разрыдалась, увидев царящий там беспорядок. На столе стояли тарелки с засохшим белком от яиц, раковина была полна грязной посуды. Мусор не был вынесен, а на электроплите стоял наполовину заполненный стеклянный кофейник. «Проклятая Нелли, — пробормотала Констанс, забыв, что каждый раз, приходя с работы, она заставала свой дом в идеальном порядке, — за весь день палец о палец не ударила!»