Пейзаж, нарисованный чаем
Шрифт:
– Женщины и полицейские кладут глаз на таких, как ты… Где ты сейчас и чем занимаешься?
Теперь я знал, что миг опасности наконец преодолен, что «Голубая мечеть» сделала свое дело. Азра вступила в беседу, пусть и не столь приятным способом.
– Есть в Венгрии, в Сент-Эндре, – ответил я, – кафе под названием «Ностальгия». Там подают кофе с корицей, и я теперь все чаще ощущаю корицу в кофе. У меня нет детей, и это меня убивает.
Она захохотала где-то внутри, под грудью, и резко оборвала смех, как ножом отрезала.
– И я бы с удовольствием усыновил кого-нибудь, – продолжал я, – но, как бы это сказать, не слишком взрослого ребенка.
– Да,
– Вроде того. По сути, совсем маленьких. Или, скажем, так: я бы усыновил нескольких совсем маленьких, тебе бы я сразу выложил деньги на хорошее воспитание, чтобы росли и стали на ноги, как положено в такой семье, как моя и твоя, а потом, когда вырастут, они бы возместили мне то, что я на них потратил…
– А как малы они должны быть? Скольких лет приблизительно?
– Ну, от шестидесяти до ста.
Азра придвинулась ко мне, принюхалась к моему дыханию и словно только теперь поняла смысл моих слов.
– Что – «от шестидесяти до ста»?
– Ну на столько приблизительно моложе меня и тебя.
– А, ну это уже другое дело. Ты бы хотел правнуков или белых пчелок, как их в народе зовут.
– Да. Именно так.
– Видишь ли, – пробормотала она словно про себя, – нынче будущее, тем более чужое, можно с выгодой обратить в деньги. Какое время настало! Иди на все четыре стороны! Правильно говорят люди, а я не верю. – И опять обратилась ко мне: – А ты почему правду не говоришь? Что тебе правнучки? Почему бы их не продать? Вот: у меня уже и список давно готов. Посмотри сам. Все как на подбор. Я нашу семью изучила, распланировала и родовое дерево составила. И по восходящей и по нисходящей. Как угодно. Вот, обрати внимание, это Лука, он наверняка будет похож на меня. Красивый, несколько, пожалуй, толстоват в старости, зато ласковый. Будет лечить через пятку. Лучшего знахаря и лучшего праправнука не найти. Правда, будут у него разноцветные глаза – один красный, а другой голубой, и будет он малость глуховат на то ухо, где глаз голубой. Зато послушный и расторопный. Этот, другой, его приемный сын Василий, будет остер на ухо. Слышать будет перекрестно, и его будут слушать перекрестно, во всех четырех сторонах света… Как сказал поэт, только этот Йован сможет быть в душе по отцу дьявол, только этот Исидор сможет понять, почему на святую Параскеву Пятницу пять созвездий собираются в одном углу неба, только этот Петр сможет отомкнуть своими ключами небесную грамматику, начинающуюся местоимением «Ты», с которым Бог обратился к Адаму, только Алексей сможет доказать, что настоящее человечества – еще не все и что существуют день и ночь, свое крошечное сегодня и завтра, только этот Павел…
На этом месте Азра взяла стакан ледяного напитка который нам подали, и прижала к своим пылающие ушам. Я вернул ей список и сказал:
– Видишь ли, есть тут одно дополнительное обстоятельство.
– Какое?
– Вместе с белыми пчелами я покупаю дом.
– Какой дом?
– Этот дом. И усадьбу. К потомкам перейдет их недвижимость. Чтобы было где развернуться. Ты не беспокойся, деньги я дам вперед, а во владение недвижимостью вступлю только через двести лет. Сейчас мне здесь нужно земли лишь на могилу, чтобы похоронили меня с птицей за пазухой, а не за морем.
– А разве ты не купил уже могилу у Ольги? Сколько же раз ты собираешься умирать? В общем, ничего не скажешь, условия ты предлагаешь подходящие. Однако нельзя ли те два пуда земли, или сколько там ты хочешь для могилы,
В эту минуту на улице, освещенной лунным светом, послышался странный прерывистый топот. Словно верблюды или жирафы мчались. Мы подошли к окну и увидели верблюда с седоком. Человек был в чалме и настолько бледен, что это было заметно даже при лунном свете.
– Откуда идет этот верблюд? – спросил я Азру.
– Он идет с нашего, исламского, кладбища. Каждую святую ночь переносит он на христианское кладбище по одной грешной душе, захороненной на нашем, мусульманском, кладбище. Верблюд очищает наши кладбища и делает их кладбищами праведников, чистыми кладбищами, без грешников, а христианские становятся кладбищами исключительно грешников… А знаешь, что мне пришло в голову? Не купить ли тебе заодно и кладбище? Здесь есть заброшенное, можно взять за бесценок.
Я оторопел от такой проницательности Азры. Она словно читала мои самые сокровенные мысли и чаяния.
– Видишь ли, я бы не прочь. Потому что праправнуки в один прекрасный день должны же где-то собраться, не правда ли? За какоенибудь старое, заброшенное или нет, все равно, я бы хорошо заплатил… Только надо составить договор.
Тут Азра расхохоталась так, что волосы у нее рассыпались на уши.
– Видишь ли, – говорит, – есть у меня одно дополнительное обстоятельство.
– Какое?
– У меня нет детей. И никогда не будет. Я бездетная, и у меня не будет потомства. Да и будь у нас дети, Юсуф не разрешил бы их продать.
– Ты бездетна? Тогда кого же ты продаешь? К чему эти списки имен и столько разговоров?
– Ну, это не мои праправнуки, а чужие.
– Как чужие?
– Ольги и Цецилии. У них есть дети, и это потомки вплоть до белых пчел…
– Но Ольга не продает мальчиков, она продает только девочек, внучек, я ее спрашивал.
– Это тебе. А мне продаст. Я же им двоюродная бабка. Да она и бесплатно уступит их мне на содержание.
– А потом?
– Потом я отдам их тебе, как ты и просил. Идет?
– Идет, – ответил я с выражением оторопи, какая бывает у коней на картинах итальянского кватроченто. – Я все понял, Азра, – сказал я. – Я согласен, давай подпишем бумагу.
Она подписала и поклялась на Коране, и я видел что клянется она на настоящем Коране, а не на том где лежало венецианское мыло. Так я понял, что все без обмана. На улице меня встретил свежий воздух, облака стояли, как прокисшее молоко, и опять слышался топот верблюда. Он возвращался с поклажей. Теперь это был праведник. С христианского кладбища на исламское.
ГОЛУБАЯ МЕЧЕТЬ
ОНА: Однажды под вечер в Стамбуле, незадолго до вечернего намаза, царевы очи, словно два черных голубя, опустились возле Атмейдана. Пробив плотные мысли, взгляд султана Ахмеда остановился, и порешил султан: быть на том месте мечети всех мечетей. Он повелел, чтобы храм имел шесть минаретов, и отправил в обе стороны царства глашатаев, дабы отыскали они самого лучшего зодчего.