Пейзаж с видом на кладбище

Вялый Василий

«Ничто не будет беспокоить, пока ты не подумаешь, что это беспокоит». Любовь, ненависть, страх – это только мысли. Существует много вещей, способных свести с ума. Я вспомнил рассказ Людмилы о своей матери – читаке Ефросинье –

свихнувшейся в желании приблизиться к разгадке смерти. Мои же попытки при помощи живописи привести всё в ясную и четкую позицию не удались. Творец, скорее всего, не предполагал нашей осведомленности в этом вопросе.

В костре погас последний огонек. Я подпнул ногой золу, развеяв ее по пепелищу, и направился в строну кладбищенских ворот.

Я лежу рядом с Ириной в своей мастерской, уставившись на пятно в потолке. «Крыша течет, – лениво, с пьяным безразличием думаю я. – Надо бы починить».

– А правда, что Калошин автор «Фантомаса»? – зевнув, спрашивает Ирина и кладет руку мне на плечо.

– Правда, – отвечаю я, и отворачиваюсь к окну. За его темным прямоугольником, среди разросшихся кустов, в лунном свете серебрятся кресты. Усталые глаза печального вечера глядят на меня из мрака. Между деревьями, за кладбищенским забором, краснеет черепичная крыша самогонщицы Митревны. Сквозняк слегка колышет алые сатиновые занавески. Тем же материалом застелено наше временное ложе любви. Этой тканью

Людмила оббивает гробы, а сэкономленные отрезы раздает всем нам – на хозяйственные нужды. Я прислушиваюсь к легким, порхающим словам Ирины, от которых давно отвык. Во всяком случае, здесь – на кладбище. Однако мои мысли не дают мне покоя, и я возвращаюсь к прежним, волнующим меня размышлениям: рождение человека, любовь, смерть – звенья одной цепочки? И возможно, она никогда не прерывается? Видимо, в нашем суетном существовании есть какой-то тонкий смысл, но от нас он хитроумно укрыт? Я вспоминаю один из последних монологов Калошина: «Похороны – не последнее путешествие в нашей жизни, я в этом убежден. Хотя существование там, где ничего нет, на первый взгляд, кажется бессмыслицей… Но ведь возникают такие вопросы! За пределами жизни есть свобода. И истина есть, иначе всё бы было очень просто».

Сквозь утренний туман пробиваются первые солнечные лучи. Мы с Ириной подходим к кладбищенским воротам. Нет ни запаха, ни дуновения ветерка, ни шороха – всё утрировано, спокойно, однообразно. Мы – инородные тела в этом приюте теней. Квазиморда отмыкает калитку, и мы выходим на улицу. Город живых встречает нас колокольным звоном: в церкви начинается служба.