Пианисты
Шрифт:
Но в этом соревновании мастеров не существует четвертого места, и я знаю это лучше, чем кто бы то ни было. Здесь имеет значение только одно: попал ли ты в финал. Астрид из Викерсунда уже выбыла из игры. Больше она в ней не участвует. Она то плачет, то ее рвет. Мы ничем не можем ей помочь. Скоро и мы окажемся на этом Страшном суде.
К горлу подступает тошнота.
Я иду в уборную.
Меня рвет. Но я не издаю ни звука.
Меня выдает только запах.
Я быстро спускаю
Запах почти исчезает.
Когда я выхожу, Аня Скууг стоит перед зеркалом и расчесывает волосы. Теперь уж нам придется поговорить друг с другом.
— Я не знал, что ты играешь на фортепиано, — говорю я.
— Ничего удивительного, — отвечает она и продолжает расчесывать волосы, как это умеют только девочки. — Я держала это в секрете. До сих пор.
— Понимаю. — Я говорю, не открывая рта. Пузырек с водой для полоскания рта, который я всегда ношу с собой, должно быть, выпал из кармана, когда я споткнулся и упал.
— А вот про тебя я знала, — говорит она. Голос у нее более низкий, чем я думал. Более теплый. Она могла бы петь Брамса и Рихарда Штрауса, как пела Кэтлин Ферриер. Моя защита рухнула, рассудок испарился, юмор исчез. Я боготворю этот голос, так же как боготворю ее всю — чистые черты лица, тонкую талию, гордую осанку. В моем мире она вне конкуренции.
— Откуда?
— От моей учительницы. Сельмы Люнге.
— Ты занимаешься с Сельмой Люнге?
— Это была тайна. До сих пор.
— Почему ты держала это в тайне?
— Потому что не была уверена, что хочу именно этого.
— Ты имеешь в виду, быть пианисткой?
— Да. Конечно. Музыкой не занимаются, если не имеют серьезных намерений. У тебя, например, серьезные намерения?
— Да.
— И все-таки ты чуть не опоздал на трамвай.
— Я должен поблагодарить тебя. Это было великодушно с твоей стороны.
— Не стоит благодарности. Как бы я выглядела, если бы не постаралась помочь конкуренту!
— Значит, ты знала, что я тоже иду на трамвай?
— Конечно, знала.
— И каждый раз, когда мы с тобой встречались на улице, ты знала, что мы с тобой будем конкурентами?
— Да. Фру Люнге знала фамилии всех, кто будет участвовать в отборе. Твоя фамилия была мне известна. Ведь мы оба живем в Рёа.
— А что еще фру Люнге сказала тебе обо мне?
— Что ты талантлив, но не так, как это кажется тебе самому.
Аня Скууг смеется. Это уже дерзость. Оскорбление. И все-таки мне нравится, как она смеется. Я хотел бы, чтобы она никогда не перестала меня оскорблять.
— Спасибо, — говорю я.
— Не за что. — Она лукаво улыбается.
— Ты не нервничаешь? — спрашиваю я.
— А чего мне нервничать? Я знаю, что мне по силам.
И она уходит. Прямо на сцену. Я забыл, что сейчас ее очередь.
Я остаюсь, мне не по себе, у меня немного кружится голова. Подходит Ребекка и внимательно на меня смотрит.
— Ты, кажется, покачнулся?
— Тебе показалось.
— Одно мгновение ты был похож на падающую башню в Пизе. Ишь, как она на тебя подействовала!
— Она? Да я ее и не знаю!
— Кто она?
— Понятия не имею, хотя давно ее вижу. Она живет по соседству, на Эльвефарет, учится в частной школе, дочь Скууга, Брура Скууга, знаменитого нейрохирурга.
— А с кем она занимается музыкой?
— С Сельмой Люнге.
— С Сельмой Люнге? Это невозможно. Я бы об этом знала!
— Нет. Это была тайна.
— Почему?
— Потому что так захотела Аня Скууг. Она не хотела, чтобы об этом знали, пока она не была уверена, что это серьезно. Так она сказала.
— Серьезно, что?
— Что она серьезно решила стать концертирующей пианисткой, конечно.
— Она уже так продвинулась?
— Безусловно.
— И до сих пор никто из нас ее не слышал?
— Да. Но теперь услышим.
— Надо будет поговорить об этом с фру Люнге.
Ребекка сердится. И я ее понимаю. Такие секреты нехарактерны для преподавателей музыки. А Ребекка Фрост уже много лет берет уроки у Сельмы Люнге.
Я чувствую себя одураченным, не совсем понимая, почему. Меня тревожит чувство, что я что-то упустил. Сейчас все педагоги сидят в зале и слушают, как мы играем, один за другим. Там Сельма Люнге. И один из Рифлингов. И Амалие Кристи, и Элине Нюгорд, и Карен Орс Бюгге, и фру Альм, и фру Лёкен, и фру Стугу, и Ханна-Марие Вейдал, и Мод Вебстер, и Эрлинг Вестер, и все остальные сидят там, притихшие как мыши, исполненные надежд и гордости за своих учеников. А я и не знал, что Аня Скууг тоже играет на фортепиано, бормочу я себе под нос. И сам слышу в своем голосе обиженные нотки. Она могла бы раньше сказать мне об этом.
На отборе нам не разрешают сидеть в зале. Судить друг друга мы сможем только в финале. А мы еще не там, не в Ауле под мунковским «Солнцем». Мы еще боремся со своими чувствами, техникой и умом, чтобы попасть туда, Аня Скууг — первая из старшего класса играет перед жюри.
— Надо же, она занимается с фру Люнге! — возмущается Ребекка.
— Неужели никто из нас ничего о ней не знает? — удивляется Фердинанд Фьорд. — Не помню, чтобы я где-нибудь ее видел.