Пиар по-старорусски
Шрифт:
– Да нет, это пьяный боровик со старшим рощиным в дурака играли…
– А кричал кто?
– Он и кричал. Проиграл, вот старший рощин ему щелбанов и наставил, а пальцы-то у него дубовые.
– Нет, это русалки водяного тухлыми мухоморами накормили, вот он животом и мучился, а потом им устроил такое – мама не горюй!
– Да шо вы говорите! Бывает же такое. Ай-яй-яй!
– А я вот полагаю, это всё флуктуации темпорально-пространственных процессов…
– Это кто там такой умный нашёлся?
– Это библиотечный. Очки надел и думает – лучше
– Развелось тут интеллигентов! Скоро плюнуть некуда будет.
– А что нам этот чужак? Или твой каравай сожрал?
– Сожрал не сожрал, а в наш огород не суйся.
– Мы же к ним не лезем, и они пусть не лезут.
– Поймать бы его, да по сопатке.
– А по мне – лишь бы мужчина был хороший, я бы и такого взяла. Одной бабе тяжело семерых поднимать…
Последнее высказывание, конечно, принадлежало кикиморе. Многодетная мать мечтала заполучить хоть какого мужа, пусть даже самого завалящего. Простомир слушал гомон нечисти, уже понимая, что ничего для себя интересного не узнает. Внезапно его осенило. Он опять поднял руку. Гомон стих.
– Все ли здесь, никого не забыли?
– Все, все, – ответило собрание.
– Нет, не все, – раздался чей-то голос.
– Кто это сказал? – спросил Простомир.
С ветки спорхнула Гамаюн, села на плечо волхва.
– Не все, говорю. Жар-птицы нету. Её тут конёк-горбунок один в полон брал, еле вырвалась, сейчас раны зализывает. – Гамаюн хихикнул. – Говорила я ей, не надо, не надо есть что попало, тем более – из ненадёжного источника. Так нет ведь, наклевалась хмельного винограда и заснула. А этот дурачок – ну, хозяин горбунка – её цап-царап – и утащил.
– Когда сможет явиться передо мной? – перебил болтливую птицу Простомир.
– Да хоть сейчас, только вряд ли она что-то знает, в плену же была, как-никак.
– Зови её скорее, – уже начал сердиться волхв, – болтаешь много.
– Да пожалуйста, – обиделся Гамаюн, – легко.
И заклектал как-то по-особенному, с присвистом и придыханием. От этого клёкота шум пошёл по лесу, зашумели деревья, поднялся ветер. У Кири заболела голова и заломило кости. Но продолжалось это недолго. Послышался шум крыльев, вспыхнуло что-то в лесной чаще и не погасло. Свет стал ближе и, наконец, из лесу, из-под самых верхушек деревьев выпорхнуло чудо – светящаяся жёлтым светом птица размером с доброго беркута. Когда птица подлетела поближе, то оказалось, что это обычный петух, просто светящийся и очень большой, да ещё летающий, тогда как простые петухи не летают. Подлетев к собравшимся, птица уселась на крышу Простомировой обратно-времянной избушки, разбрасывая вокруг себя искры.
– Ты смотри, мне хату не спали, – забеспокоился волхв, – мне для полного счастья только этого не хватает.
– Спрашивай, – сказала Жар-птица, – ведь вызвали меня для чего-то.
Простомир собрался с духом, как будто хватаясь за последнюю соломинку:
– Появился у нас тут чужой. То ли человек, то ли волхв, то ли нежить – не ведаю. Только творит он здесь дела
– Ну конечно, – забрюзжала птица, – превратили Новоград в проходной двор, из каких только краёв здесь не толкутся. Сами и виноваты.
– Не из полуденных стран он, и не из закатных, – не слушая её, продолжал Простомир, – а откуда – я пока не знаю. Не слышала ли ты что об этом?
– Конечно, не с полудня и не с заката, – ехидно сказала Жар-птица, – Песец Подкрался Незаметно. Шаманишку этого самоедского так кличут. Что мне, его прикрывать, что ли? Сожрать меня хотел, мерзавец. Я, говорит, в такую прекрасную птицу превращаться ещё не умею, надо учиться…
– Так-так, продолжай, – поддакнул птице Простомир.
– Ну, короче, едва вырвалась. Недели две как всё было. Да и то случайно. Он меня держал, когда к нему гагара прилетела, говорит ему – а я по еённому понимаю, у меня двоюродный дедушка на гагаре был женат – говорит ему, что, мол, вызывают тебя, вроде как один русич, который прошлым летом сюда за ясаком приходил и потом Песца научил огненную воду пить. А что да как, каким способом вызывает – не знаю. Наверное, по-волшебному как-то. Пока этот Песец от известия чухался, я и вырвалась, он ещё на меня так с сожалением посмотрел и говорит – потом научусь в тебя превращаться. И пропал тут же. Вот и всё что я знаю. Думаю, в Новоград он и пошёл, больше некуда.
– Хорошо, Жар-птица, – сказал Простомир, а потом, обернувшись к своему ученику, – Киря, дай ей ведро пшена, пусть порадуется.
Жар-птица довольно зачирикала, а волхв обратился к собранию:
– Всем спасибо, все свободны.
И хлопнул в ладоши. Нечисть сразу засобиралась и в считаные мгновения убралась восвояси.
– Ну, Киря, – сказал Простомир, – кажется, дело ясное. Филипп нанял самоедского волхва – они шаманами зовутся. Умён, умён, зря его Докука за дурачка считает. Догадался ведь, что Докука ко мне за помощью обратится. Догадался и сам волхва пригласил, только из наших никто за него да против меня не пошёл бы, вот он и взял этого Песца-самоеда. Ну что ж, теперь нашим легче, знаем теперь, кто наш враг.
– А почему ты их всех нечистью называешь, – задал Киря мучающий его вопрос, – Жар-птица или кострома – разве это нечисть?
– Да кто их там разбирает? – ответил Простомир. – Не люди они и не волхвы. Существа непонятные, нездешние. Не людские. И интересы у них не людские. Так что не всё в жизни так просто и однозначно! Вот такие дела, Киря!
Простомир и Киря вернулись в Новоград так же, как и добрались до заимки – прямоступом. Киря уже начал привыкать к этому способу перемещения и даже стал подумывать упросить Простомира научить его пользоваться им. Надо сказать, Киря был немного лентяем и всячески старался увильнуть от любой работы, а если это не получалось – сильно её облегчить. Некоторые считают, что такие лентяи – суть развития, потому что стремятся выполнить работу с наименьшими усилиями, придумывая для этого разные приспособления.