Пиастры, пиастры!!!
Шрифт:
— Помогите, братья христиане!
Говорил он на английском, что впрочем, не редкость в здешних местах. В этом новом Вавилоне каких только рас не встречалось. В основном, правда, арабы и чернокожие; да только те предпочитали селиться особняком, в горах и джунглях. Побережье же принадлежало европейцам — португальцам, французам, англичанам, конечно-же, и десятку— другому иных рас и народностей, ветрами странствий заброшенным на этот остров.
Такая солянка и выбежала с джунглей вслед за беглецом, павшим на колени у наших ног. Увидев нас, поднявшихся навстречу, они внезапно в нерешительности
Пёс сунул руку за пазуху, и те, кто его знал, могли предположить, что первому, кто взглянет на Дика косо, сильно не поздоровится. Я положил руку на эфес и стал вполоборота к толпе, бочком к беглецу. Тот лёг ничком, прикрыв голову в ожидании побоев, и представлял собой поистине жалкое зрелище. Худой, с выпирающими сквозь лохмотья рёбрами, в рваных бриджах, стянутых бечёвкой, чтоб не спадать. Он был жалок и вызывал презрение. Но в глубине души шевелилось и ещё какое-то, призабытое чувство. Словно видишь грязного, побитого щенка, который всё ещё верит в людскую доброту и жмётся к тебе в поисках защиты…
— С чего весь шум и гам? — спросил Джон, приподняв голову. Он был сама безмятежность, но по тону голоса любому становилось ясно — не стоит бросать камень в этот омут.
— Кто вы такие? — раздался из толпы смелый вопрос, но наперёд никто не выступил.
— А кто спрашивает?
Тишина в ответ. И мы молчали.
Несколько голодранцев, полдесятка мальчишек и одна-две склочные бабы из тех, кто не упустит возможности поскандалить и при случае потягать за волосы несчастного, попавшего в из крепкие руки — вот и все преследователи. И сейчас они переминались с ноги на ногу при виде троих крепких мужчин, могущих постоять за себя. И за других, при необходимости.
В это время бедолага поднял голову, словно не веря в то, что его не будут убивать прямо сейчас. И тут же из толпы прилетел камень. Не попал, упал на землю, покатился. Кто-то из мальчишек показал свою храбрость и тут же бросился наутёк, скрывшись за спинами толпы.
Долго игра в молчанку продолжаться не могла. Я спросил:
— Что вы хотите?
— Отдайте нам этого ворюгу! — ответил кто-то.
— Его никто не держит. Возьмите. — Сказал я неожиданно для самого себя.
Заморыш судорожно вздохнул и обречённо обхватил голову.
Толпа сдвинулась с места, но прежде, чем я уступил им дорогу, поднялся Джон.
— Не так скоро… — сказал он, как мне показалось, угрожающе. Или обвинительно. Мне подумалось, что эти слова частично предназначались и мне.
Внушительная фигура Джона преградила путь толпе.
— Прежде скажите, что он натворил.
Ответа не последовало. Все переглядывались, выискивая того, кто первым крикнул: «Держи вора!». По видимому, тот приотстал в пути, так как обвинитель не вышел вперёд. Вместо этого с толпы донеслись неуверенные выкрики о том, что оборванец, дескать, украл чего или прирезал кого. В общем, виноват.
— Так что получается? Вы гоняетесь за этим несчастным малым, собираетесь побить его или даже вздёрнуть на верёвке, и даже не знаете,
Возникла заминка. Они озирались, переговаривались, тыкали друг в друга пальцем и никак не могли прийти к общему заключению.
— Выходит, так… — раздался неуверенный голос после продолжительной паузы.
— Так может, вертайтесь к своим делам и оставьте парня в покое, пока не найдётся обвинитель? А мы присмотрим за ним, что бы где чего не вышло…
Джон стоял, будто одинокий риф среди пенящихся волн. И понемногу его спокойствие передавалось другим; волнение утихало, наступал отлив.
Мы не оставили беднягу на берегу. Оказалось, одно время он был моряком, а значит, своим. А джентльмены своих в беде не бросают.
Что натворил оборванец, мы не спрашивали. Это не имело значения. Когда ты поднимаешься на борт корабля, прошлая жизнь вообще не имеет значения. Как и имя. Ты становишься другим человеком, оставляешь все грехи свои на берегу и начинаешь иную жизнь, в которой нет ни прошлого, ни будущего. Есть лишь настоящее, день сегодняшний. И есть законы, которые ты должен соблюдать, если хочешь оставаться в братстве.
Мы приняли Бенджамина, как своего. Никто не спрашивал, так ли его зовут на самом деле и откуда он родом… Бен стал матросом нашего корабля. Прозвище придёт к нему само собой, со временем — и тогда он станет полноценным членом команды.
Глава 17. Первая кровь
Мы двигались на север вдоль восточного берега Мадагаскара, когда заметили в одной из укромных бухточек парус. То была шхуна без опознавательного флага. Это было неудивительно. Мадагаскар принадлежал вольным контрабандистам и морским бродягам, команды многих кораблей состояли из представителей разных народов, и зачастую судна не имели государственной принадлежности.
Протекция Карла Двенадцатого, короля Швеции, закрывала доступ к этим берегам флоту короля Георга, и встретить здесь военный корабль казалось невозможным. Потому и являлась эта земля раем для авантюристов всех мастей.
Мы подошли поближе. На этом настоял Флинт — Ингленд бы и внимания не обратил на такое судёнышко.
Миром дело не обошлось. Пока «Король Джеймс» перекрывал вход в бухту, Флинт подвёл «Моржа» вплотную к шхуне.
Мы подошли как можно ближе. То были контрабандисты. По их словам, они остановились, чтоб набрать пресной воды. Но как по мне, то скорее всего в этой бухточке они прятали то, что нельзя сбыть в ближайшее время.
Переговоры начались спокойно, но затем француз стал дерзить и отказался общаться по английски. После очередной фразы на французском, в которой даже мне стало ясно, прозвучали ругательства в наш адрес, Флинт вдруг спокойно поднял пистолет и выстрелил французскому капитану прямо в лицо.
Зрелище было ужасным. В первый миг все опешили, но затем французы разбежались по укрытиям и стали палить в нашу сторону.
Флинт схватил штурвал и резко повернул рулевое колесо. Хлопнул парус, ловя ветер, и мы сблизились со шхуной. Борт ударил о борт, затрещало дерево.