Пифагореец
Шрифт:
Пьянству – бой.
По дороге им повстречалась симпатичная таверна, которая выглядела вполне уютно, и мужчины решили, что она стоит того, чтобы в нее зайти и отметить удачное решение проблемы в храме Аполлона. В таверне было не людно. В зале, на первый взгляд, не больше пяти-шести деревянных столов. Из них занятых только два-три. Наши друзья сели за небольшим столом у окна, из которого открывался чудесный вид на берег с рыбацкими лодками и горами рыболовных сетей, которые сушились под теплым весенним солнышком. Из всех возможных мыслей почему-то сейчас Тео в голову пришла самая неожиданная: «Интересно, почему тут нет тараканов? – подумал он. – У них ведь нет бытовой химии, они не моют деревянный пол хлоркой
Мимо столика прошел официант с амфорой в руке, и за ним невидимым шлейфом летел изумительный аромат мускатного вина. Тео подумал, что сейчас у него слюна пойдет из глаз, а не только изо рта. Он собрался с силами и в шутку спросил у Пифагора:
– Скажите, а насколько у нас строгое правило не употреблять вина? Вино ведь подарил людям Дионис! Отказаться от вина – значит отказаться от его дара! – лукаво начал подбирать аргументы Тео.
– Друг мой, в XVI веке новой эры жил умнейший Парацельс. И он любил говорить то, что я тебе уже неоднократно повторял: «Все есть яд. И все есть лекарство. И то, и другое определяет только мера». Знаешь, когда человек немного выпьет, он становится веселым. Но когда напивается допьяна – становится отвратительным.
За примером не пришлось далеко ходить. За столиком в дальнем углу сидел мужчина зрелых лет. Это ему официант нес новую амфору мускатного вина. Мужчина был сильно пьян и о чем-то скандалил с официантом. Он безобразно махал руками и во время очередного взмаха уронил со стола кубок и сам свалился на пол. Зрелище наглядно изображало фразу, которую только что описал Пифагор.
– Ну что вы, Учитель! Я меру свою знаю и до такого никогда не опущусь! – начал было говорить Тео, но сам понял, что это больше похоже на дешевое бахвальство, чем на серьезную фразу мужчины, отвечающего за свои слова и поступки. Пифагор спокойно на него посмотрел и сказал:
– Дорогой мой, вспомни, из-за чего ты здесь оказался?
Это был железный аргумент, и Тео ничего не мог возразить. Но самое страшное было то, что хоть смысл этих слов был колким и обличительным, но сказано это было очень тепло, мягко и дружелюбно. В словах Учителя не прозвучало ни одной интонации, которая могла бы уколоть или обидеть. И от всего этого Тео чуть не прослезился. Он подумал, что за всю его жизнь с ним еще никто так тепло не разговаривал, особенно когда в контексте сказанного есть его очевидная вина. Если бы сейчас Учитель сказал что-нибудь колкое или начал упрекать Тео – тот бы наверняка обиделся и сказал или сделал бы что-нибудь назло. Например, напился бы, как тот человек за столиком в углу. Но никакого упрека не было и близко. А были только тепло и доброта. И Тео решил, что он никогда не предаст это отношение и больше не будет злоупотреблять алкоголем. Никогда. Ни тут, ни дома, если он когда-нибудь туда вернется. Все это происходило внутри Тео, в его голове. Он ничего не сказал вслух. Но по его взгляду Пифагор точно знал и понимал то, что происходило сейчас в душе у этого мужчины с молодым телом и поседевшей взрослой душой. И он, как всегда, по-доброму улыбнулся и ничего не сказал в ответ. Все было и так понятно, без лишних и ненужных слов.
Приятная девушка с милым лицом вовремя принесла еду, и можно было погрузиться в удовольствие ее поедания.
– Ну, давайте отметим вашу сегодняшнюю победу этим замечательным ужином! – воскликнул Тео и, не дожидаясь ответа, с широкой улыбкой набросился на тарелку с запеченными овощами, обильно политыми ароматным оливковым маслом, и одновременно потянулся за горячей лепешкой.
Глава 20. Дарвин мне друг, но истина дороже.
Нет ничего на свете, из чего нельзя было бы сделать вывод.
Надо только знать, как взяться за дело.
Льюис Кэрролл
Солнце уже зашло за гору, и блекнущий свет летнего заката грустно прощался с Землей. Пифагор привычно развел «камин» в углу нижней комнаты пещеры и тихо сел на свое ложе. Тео тоже сидел на своей постели. После первой ночевки здесь он понял все прелести сна на сырой земле, и сейчас его спальное мести, хоть это и был твердый матрац на сырой земле, казалось ему таким родным
– Знаете, один из плюсов вашего уклада жизни, – начал Тео, – заключается в том, что тут нет телевизора и интернета. И вечером людям ничего не остается, кроме живого общения между собой. А еще я заметил, что мы с вами никогда не беседуем о жизни или о философии утром. Это для того, чтобы более полезно использовать дневное время, так?
– Не только, – ответил Учитель. – Ты же помнишь, что утром нужно говорить с Богом, в обед – с людьми о Боге, а вечером – с людьми о людях? Вот мы это и делаем, ничего удивительного. «Говорить с Богом» – подразумеваются медитация, молитва, поход в Храм или любые другие ритуалы, где задействованы тонкие энергии. Все такие действия желательно делать утром. Утро – это время наиболее тонких и добрых вибраций в течение дня. Именно поэтому утренние медитации в восточных традиционных религиях или утренние молитвы среди монахов в монастырях начинаются от четырех до пяти утра, а созерцание восхода более полезно и благоприятно, чем созерцания солнца на закате.
– У нас говорят: если вы говорите с Богом – это называется молитва. А если Бог говорит с вами – это уже шизофрения, – пошутил Тео.
– Шутки, как и соль, должны употреблять с умеренностью. Главное в любой шутке – уместность, – строго и серьезно продолжил Пифагор.
– А что я такого сказал? Я же пошутил! – запротестовал Тео.
– У вас есть большое количество и разнообразие всевозможных тем, на которые можно шутить. А есть темы, на которые шутить не стоит. Когда вы упоминаете Бога – это всегда должно быть только с должным уважением и почитанием. Это не тема для шуток. И абсолютно не имеет значения – верите вы в это сами или же считаете глупостью и мракобесием. Важно то, что в это могут верить другие люди рядом с вами. А для них эти понятия могут иметь такую же важность, как для вас, например, ваши родители. Если вы сами придерживаетесь другого мнения, то хотя бы просто ведите себя уважительно в присутствии других людей, которые в это верят, – просто из уважения к ним. В данном случае – ко мне. И я говорю это совершенно серьезно. И еще два важных правила: «Будь хозяином своему языку прежде всех других вещей. Молчи или говори что-нибудь, что лучше молчания».
– Хорошо, я понял и постараюсь больше так не делать, – сказал Тео то ли обиженным, то ли виноватым тоном. По его лицу было не совсем ясно, действительно ли он осознал то, что сейчас услышал, или просто извинился ради приличия. Но, как говорится, капля камень точит. И эта капля свое дело, наверное, сделала.
– Так как сейчас вечер, и, по вашим словам, это время говорить с людьми о людях, я хочу задать еще один вопрос, который меня интересует, – продолжил Тео серьезно, по-видимому, решив больше не рисковать с шутками. – Вы же обладаете такими знаниями! Вам же известна теория эволюции Чарльза Дарвина? Как же вы можете верить в эти все средневековые религиозные предрассудки и религиозные суеверия темных веков? Неужели вы не понимаете, что в наше время наука уже все это давно опровергла?
– Это серьезное заявление. Давай начнем с сэра Чарлза Дарвина, – спокойно, мягким тоном сказал Пифагор. – Сэр Дарвин был очень интересным человеком. Он много лет посвятил сбору и изучению фактов о происхождении различных видов животного мира. Для XIX века его теория была абсолютно разумна и вполне передовая. Дарвин внимательно и аккуратно собрал и систематизировал множество материала, сопоставил факты и на их основе сделал свои выводы. Но его выводы были прогрессивными только для XIX века, когда еще не были открыты и исследованы, к примеру, геном, хромосомы, белки, биохимия жизнедеятельности живых организмов и другие сложнейшие вещи в биологии живых существ. Справедливости ради нужно признать, что старина Чарлз действительно провел много реальных исследований и собрал внушительный набор реальных фактов. Он был талантливым и серьезным ученым. Но, к сожалению, из всего собранного материала он сделал неверные выводы.