PiHKAL

Шульгин Александр

Мы молча обнялись на прощание.

Дорога домой не пугала меня и не казалась опасной. На западной стороне туннеля Кэлдикотт я попала в обычную для часа пик пробку. Пока я стояла в середине этой пробки, мне в голову пришла интересная мысль: если я постараюсь, то смогу на какой-то момент стать цельной личностью. Продвигаясь вперед со скоростью две мили в час вместе с остальными машинами, на секунду я ощутила мир. Я ощутила свой сильный центр и приняла все, что окружало меня, и что творилось у меня внутри. Краткий миг я чувствовала в себе колоссальную поющую энергию и нечто, по ощущениям похожее на свет,

исходивший из меня чуть выше пупка.

Мой Наблюдатель напомнил мне, что мне не следует слишком долго отвлекаться от движения, пока я сидела за рулем.

Поздно вечером, когда Шура вернулся из клуба, я сказала ему, что мне удалось съездить в Беркли и повидаться с Адамом. Я пообещала Шуре рассказать ему о нашей беседе с Адамом, но не раньше завтрашнего утра.

В постели я, в конце концов, призналась, что по-прежнему ничего не чувствую, как деревянная кукла, на что Шура сказал, что, если это состояние сознания будет теперь у меня постоянным, то нам придется перенаправить какую-то часть энергии обратно в нужные местечки. В какие именно он показал кончиками пальцев, на случай, если я забыла. Я рассмеялась и поцеловала его на ночь.

Когда мы улеглись на свои подушки, я открылась навстречу разным уровням Шуриных чувств. Сверху располагалось безмолвное беспокойство. Под ним я чувствовала постоянную боль, досаду, неуспокаивающееся смятение идей и эмоций. Я знала, что ради нас обоих он старается не очень прислушиваться ко всему этому. Под верхними слоями находилась безмятежность, уверенность в том, что все будет в порядке, в том, что это должно было со мной случиться и этот процесс как-нибудь разрешится. Я засыпала, настроившись на эти Шурины чувства.

Ранним утром я снова обнаружила, что нахожусь в сознании во время сна, понимая, что сплю и сейчас мне покажут то, что нужно будет усвоить. На этот раз я увидела две двери рядом в высокой стене. Одна дверь была красная, другая — желтая. Двери были еще одной формой, обозначающей Великую двойственность. Красный цвет слева медленно менялся местами с желтым, который был справа, а потом обратно. Я пришла в нетерпение от этого бесконечного зрелища и, в конце концов, сказала: «Это я уже проходила, если вы не против. Это начинает утомлять».

Двери продолжали обмениваться своей окраской.

Я вздохнула и мысленно обратилась к тому, кто мог управлять этим скучным сценарием. Я призналась, что еще не вполне знаю, как примирюсь с тем, что мне показывают, но действительно верю, что это было правдой, которую я должна принять и усвоить. Я пообещала, что не буду пытаться отложить этот урок или избежать его, и предложила — на этот раз с подобающим уважением и смирением — что, может быть, хватит. Может, мы могли бы посмотреть новый слайд? Пожалуйста.

На мой протест не обратили внимания. Урок продолжался, пока я не проснулась.

ПЯТНИЦА

Шура собрался на работу, пообещав, что вернется домой, как только сможет. Я сказала, что со мной все будет в порядке, что чувствую себя немного лучше: меня теперь меньше трясло на внутренних ухабах, а переживания стали не такими неистовыми. Может быть, они начали смягчаться. «Надеюсь, ты заметил, что сегодня у меня сухие щеки?» — спросила я.

— Ну, это здорово, но я люблю тебя всякую — и с мокрыми, и с сухими щеками! —

ответил Шура.

Я улыбнулась ему, и мы поцеловались на прощание.

Большую часть дня я провела за писаниной. Дымка боли, окутывавшая меня, растаяла, а скорость потока мыслей снизилась и оставалась замедленной все время, пока я писала. Я намеревалась записать все подробности того, что испытала за прошедшую неделю. Я сделала лишь один перерыв, чтобы приготовить себе сэндвич с помидорами.

Вот что я написала:

«Два раза, когда мне снился сон наяву, мне показывали, что мое сопротивление разрушительной, убивающей стороне Великой двойственности должно измениться. Пока я еще не поняла до конца, что это означает. Надо ли мне принять лишь сам архетип, главную энергию, силу, или я должна научиться принимать все ее проявления, включая дурные и отвратительные.

Может, это вопрос понимания и согласия с основным правилом наличия противоположностей как необходимого для жизни — волны разбиваются о берег; поверхность планеты постоянно обновляется благодаря землетрясениям; чтобы выжить, тело борется с бактериями и вирусами. Может, просто надо признать, что для продолжения жизни на всех уровнях — животном, человеческом, растительном — адаптация жизненно необходима, а она требует перемен, которые являются ответом на вызов?

На самом глубоком внутреннем уровне я могу согласиться с существованием враждебной и разрушительной силы как необходимой для самой жизни, но некоторые ее проявления, особенно в мире людей, по-прежнему кажутся мне пагубными, неправильными и неприемлемыми. Именно здесь у меня возникает серьезная проблема, потому что мой человеческий инстинкт говорит «нет» и я продолжаю противостоять всем сердцем и душой темным и ужасным, кажущимся бесконечными, порождениям рода человеческого.

Я не перестаю любить свою кошку, даже когда раз за разом вижу результаты игры, в которую она играет с мышью. Поскольку наши кошки живут на улице и они превосходные охотники, я часто вижу, как это происходит, потому что на этапе они загоняют мышей во двор под окнами столовой. А Шура объясняет мне, что, играя со своей жертвой, кошки оттачивают свои охотничьи навыки, и добавляет, почему это имеет смысл.

Кошка запрограммирована реализовывать свою силу в подобной форме. Очень может быть, что Природа сделала так, что эта игра приносит кошке эмоциональное удовлетворение — другими словами, кошка наслаждается собственной силой и страхом мыши. А все потому, что, не будь этого эмоционального удовлетворения, кошка могла и не проявлять активность. В итоге она могла бы утратить свое мастерство, что потенциально угрожало бы ее выживанию.

Но у меня возникают трудности с человеческой жестокостью, с удовольствием, которое испытывает один человек при виде боли и страха другого. Мне очень сложно поверить в то, что это идет на благо человеческой жизни, как в случае с животными. Кроме того, мне кажется, что людская жестокость вырастает не из естественной программы, нацеленной на выживание, а является результатом переживания беспомощности — когда ребенка вводит в заблуждение жестокость окружающих. Такое поведение характерно лишь для взрослых, которые отбирают силу у других людей. Они никогда не пытались развить в себе способность заботиться о ком-то и сопереживать.