Пике в бессмертие
Шрифт:
И вдруг звонок из штаба пехотной дивизии, по просьбе которой был сделан вылет: «Командование дивизии горячо благодарит командование полка и летчиков за успешную работу. Все восемь прорвавшихся через фронт танков противника уничтожены. Прорыв ликвидирован. Спасибо всем!»
Послышался шум моторов. Запылали костры, обозначавшие посадочную полосу. Пошевальников делает круг над аэродромом и идет на посадку.
Сделать это нелегко. Костры кострами, а в темноте попробуй рассчитать эти самые подлетные, предпосадочные метры, соразмерь
После этого случая с легкой руки Пошевальникова, штурмовики выполняли сумеречные полеты не раз. Конечно по крайней нужде.
Это был один из предпоследних полетов всеобщего любимца эскадрильи и полка Степана Демьяновича Пошевальникова.
Трагическому этому событию предшествовало немало радостных, знаменательных событий. Степану Демьяновичу, а через какое-то время и мне, были присвоены звания Героев Советского Союза. Радости, просто ликованию всего нашего полка не было конца. Первому Золотую Звезду вручили Степану Демьяновичу.
Эскадрилья находилась в первой готовности, когда на аэродром прибыл генерал для вручения правительственных наград. Весь состав полка выстроился прямо на поле. Генерал зачитал Указ Президиума Верховного Совета и приколол к груди Степана Демьяновича орден Ленина и Золотую Звезду.
«Какая досада, — подумал я. — У человека праздник, а он в «первой готовности» и не может отлучиться от командного пункта». Подошел к другу.
— Давай, я за тебя полечу, а ты иди и подготовь все к вечеру. Ведь после полетов, хочешь, не хочешь, банкет будет.
— Надо бы, конечно, — сказал Степан Демьянович, — да только есть два маленьких «но».
— Какие еще могут быть «но»?
— Прежде всего, нужно разрешение командира полка. Во-вторых, что на это твои ребята скажут?
— Мои? «Ура!» скажут мои ребята. С ними уже все обговорено. Айда к Шишкину!
— Нет, придется отставить твое предложение.
Я не сдался и один отправился на КП. Рассказал командиру полка.
— Что же, добро, — говорит Шишкин. — Не возражаю.
Часа через два моя группа поднялась в воздух. Провели разведку, «поласкали» отступающую танковую колонну и вернулись домой.
Вечером в столовой был банкет. Пришли в гости истребители. Мы от души поздравляли виновника торжества. Кажется, от рукопожатий у него заболела рука, а от дружеских похлопываний ныло плечо. Очень не хотелось расходиться, но ничего не попишешь — война.
А приблизительно через месяц тот же самый генерал вновь прибыл в полк. Теперь виновником торжества предстояло быть мне, тоже по поводу присвоения звания Героя. И надо же, случилось, что именно в этот день и час я, как Пошевальников, был в «первой готовности».
Командир полка подошел к самолету, окинул меня критическим оком, помотал головой и предложил немедленно отправиться сменить гимнастерку, а
— Разговорчики! Бегом марш!
Пришлось надевать новую гимнастерку, привинчивать к ней ордена Отечественной войны первой и второй степени, Александра Невского, два Красного Знамени, Славы, медали и гвардейский значок.
В таком виде я и предстал перед строем полка. Генерал зачитал Указ, в котором говорилось, что за героический подвиг, проявленный при выполнении боевого задания командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками, Президиум Верховного Совета СССР своим Указом от 26 октября 1944 года присвоил мне звание Героя Советского Союза. И прикрепил к гимнастерке орден Ленина и Золотую Звезду.
— Служу Советскому Союзу! — произнес я дрожащим от волнения голосом.
Когда строй разошелся, генерал обратился ко мне:
— Скажите, Бегельдинов, сколько Вам лет?
— Двадцать два.
— Совсем мальчик, — задумчиво произнес генерал. — У меня сын был старше. Погиб на Днепре.
И генерал, как-то ссутулившись, в сопровождении офицеров штаба пошел к машине.
Тут-то и подошел Пошевальников.
— Ну, друже, теперь моя очередь тебя выручать, — улыбнулся он.
— Не нужно. Может быть, и вылета не будет, а в случае чего сам слетаю. Настроение такое, что хочется в воздух подняться.
— Понимаю, брат, все понимаю. Думаешь, у меня тогда другое настроение было?
Не знаю почему, но мне очень не хотелось уступать дежурство. Степан Демьянович приказал, добился своего. Пришлось сдаться.
Аэродром опустел. Мне следовало заняться подготовкой к вечеру, но какое-то тревожное чувство мешало уйти с поля. Я сел на траву и решил ждать возвращения самолетов, недоумевая, зачем отдал свое дежурство?
Прошло полчаса. Чувство тревоги, ожидания беды все усиливалось. Еще полчаса. Я уже не находил себе места. Минуты казались часами. Наконец, вдали показались самолеты. Я облегченно вздохнул. Идут на посадку. Один, второй, третий... Одиннадцать. Где же двенадцатый? Где Пошевальников? Бегу к самолету, который отруливает к месту стоянки, стараясь перекричать шум мотора, буквально ору летчику, показывая пальцами: где, мол, ваш ведущий? Где двенадцатый? И вдруг вижу, что пилот, сидя в кабине, плачет.
Будто неведомая сила ударила меня сзади под колени. Я упал на траву и зарыдал. Я не скрывал своих слез. Погиб друг и учитель! Погиб Степан Демьянович, который ушел в полет, подменив меня! Может быть принял на себя мою! мою смерть!
К самолетам сбежался весь состав полка. Плотным кольцом окружили летчиков, только что вернувшихся с задания. Я оставался лежать в стороне. Дикие мысли лезли в голову. Смогу ли я сам себе простить то, что произошло? Кто-то опустился на землю рядом со мной. На плечо легла дружеская рука.