Пиковая Дама
Шрифт:
Дочь не шелохнулась. Вместо этого шелохнулись тени. Заскользили, словно гладили Анины волосы, расчесывали на пробор.
– Она здесь, – полушепотом ответила Аня.
Черный отросток свернулся спиралью. Разве тень от ветки так может? Щупальца выплывали из-за контура девичьей головы. Похоже на то, как плавают в воде длинные косы…
– Она меня стрижет.
От напряжения слезились глаза. Воздух сгущался и затвердевал. А на кухне затвердевали, менялись тени. Они больше не имели ничего общего с ветками клена. Их источник находился не за окном, а за гудящим холодильником.
Антон
– Пап!
Антон резко обернулся.
Аня стояла в коридоре. Ее голос, ее пижама, ее личико. Но тогда кто…
– Не ходи туда, – сказала вторая Аня, сверкнув заплаканными глазами. – Это не я. Разве ты не понимаешь?
Антон, лишившийся дара речи, посмотрел влево.
Аня – Аня первая, шептавшая из полутьмы, – прыгнула на столешницу, будто жабка. Уперлась в клеенку кулачками. Перескочила на рукомойник. Это напоминало дурной монтаж. Отсутствовали кадры, из-за чего казалось, что Аня исчезает и вновь появляется – то там, то тут, хаотично.
– Беги, – сказали из коридора.
Черная девочка в облаках щупалец прыгнула на Антона. Холодные пальцы обхватили горло.
Антон проснулся, захлебываясь, отталкивая от себя несуществующего противника.
– Ох ты блин. – Он облизал губы. Совладал с дыханием. В коридоре горел свет и желтоватый ореол окутывал антикварную мебель. – Надо же…
Сон. Дурацкий сон.
Улыбка тронула пересохшие губы. Антон свесился с тахты.
Дверь столетнего шкафа была отворена и внутри сидело тощее деформированное чудовище. Длинные костлявые лапы выпростались к Антону. Глаза пылали угольями, топками.
– Пап?
Аня вошла в гостиную. Захотелось заорать: «Осторожно, там в гардеробе Пиковая Дама!» Но здравый смысл возобладал. Аня клацнула выключателем, электричество прогнало тьму за буфеты и тумбы. Шкаф был закрыт. Жуткий монстр оказался тенями на дверцах.
– Чего не спишь? – спросил Антон.
Сердце галопировало, подстегнутое кошмаром. Подумалось, что он уже задавал этот вопрос… во сне…
– Ты кричал.
Аня стояла поодаль, у резного секретера.
«Чтобы не отражаться в расколотом зеркале», – догадался Антон.
Он сел на тахту и вытер ладонью влажное лицо.
– Что тебе снилось, пап?
– Налоговая, – солгал Антон.
13
Прощались с Матвеем в крематории, огромном, торжественном и гулком. Марина и не знала, что в их городе есть крематорий. Она всерьез беспокоилась, что тело сожгут на глазах гостей – на глазах шокированной дочери. Огонь оближет труп: займутся великолепные золотые волосы мальчика, зашипит и запузырится подкожный жир. Жидкости закипят в пылающей домовине – и останутся только кости, которые сотрудники размельчат щупами… или чем там они пользуются.
В Москве Марина заключила отличную сделку. Письменный стол фирмы «Уинстон и Уолтмен» доставят на днях, плюс она продала коллекционеру итальянский армадио. Элегантный и галантный – не чета
Надо было соглашаться на чай…
Не отдохнув с дороги, наскоро выпив кофе, она поехала к городской больнице, к примостившемуся за больницей крематорию. Накрапывал дождь. По ряби луж плыли опрокинутые животастые облака.
Темный коридор устилал темный палас цвета запекшейся крови. Ковровая дорожка в загробный мир. Стулья по сторонам – такие не продашь щеголеватому столичному коллекционеру.
Марина читала, что первый в России крематорий появился в столице на Донском кладбище. Ленин, презиравший народные традиции, решил модернизировать похоронный процесс, заказал за границей печь германской фирмы «Топф» для кремации трупов. Такими печами потом активно пользовались нацисты в концлагерях. Советская пресса агитировала за модный метод утилизации мертвецов. Вполне материалистическое отношение к смерти: новопреставленного – сжечь. Экономно и гигиенично.
Коридор привел в мрачный церемониальный зал. Гроб стоял на мраморном постаменте. Рядом толпились люди в черном. Одноклассники, родственники, учителя. Потрясенная мать плакала, склонившись над Матвеем. Говорила мертвому сыну ласковые слова, от которых сердце щемило.
Марина представила, что…
Нет, не представила. Прочь такие мысли!
Отгородившись ментальным блоком, она поискала Аню. Дочь стояла рядом с соседями: симпатичной норовистой Катей и придурковатым Саней, которого все, даже родители, называли Чижиком. Аня не плакала. Смотрела в гроб сухими глазами, теребила молнию на курточке. Траурный цвет подчеркивал белизну ее кожи.
Первые похороны… первая потеря…
Скоропостижная смерть бабушек не в счет – Аня была слишком маленькой.
Марина привстала на цыпочки, но мужчины закрывали обзор. Видны были гвоздики в изножье. Однажды Антон подарил ей роскошный букет роз. Они еще не жили вместе – начало, романтический период. Это потом выяснится, что вся романтика Антона – дежурные цветы Восьмого марта и минутные прелюдии перед сексом. Но тогда окрыленная Марина возвращалась со свидания и в автобусе пересчитала розы. Двадцать шесть – четное число. Наверное, в магазине добавили лишнюю.
Суеверная Марина подумала, что это – плохой знак.
Не прогнозировали ли те розы печальный исход грядущего брака?
Марина часто спрашивала себя, как могла она уберечь семью? Зарабатывать меньше? Прятать деньги от ранимого мужа, теша его дурацкое самолюбие?
Какие глупости, блин…
Безутешная мать причитала над сыном.
Марина подняла взор. Потолок церемониального зала был выложен из серого сверкающего гранита. В плитах отражался гроб и Матвей, точно он висел над шуршащей толпой. Померещилось, что веки мертвеца не опущены, что он смотрит – и смотрит прямо на Марину.