Пилигрим
Шрифт:
— Ее только что привезли, — ответил Кессдер. — Вчера.
Кстати, из вашего родного Лондона. По-моему, она содержала бордель.
— По виду похоже, — откликнулся Пилигрим.
Чересчур броский макияж, ярко-рыжие волосы, накрашенные веки, алые губы. Женщина постоянно одергивала вниз платье, обнажая груди, — и вдруг разразилась песней:
— Была она сначала невинна и чиста, пока не повстречала богатого хлюста!
В конце концов санитару пришлось увести ее со двора.
— Мир — сточная канава, — подвывала она на ходу. — Куда ни кинешь взор, богатым — все забава, а беднякам — позор!
Пилигрим
Тюремному двору.
Пилигрим отрешенно уставился на высокий белый забор. Он думал о певшей умалишенной, которая вела себя столь вызывающе и дерзко. Вряд ли она содержала бордель, иначе ее привезли бы не в Бюргхольцли. Скорее всего бывшая актриса. А может, светская дама или даже титулованная особа. В мире случались и не такие странные вещи.
«Мы все находимся в плену чужих представлений о том, кто мы такие, — подумал он. — Никто из нас не может прожить свою жизнь свободным от досужих глаз».
Ему вспомнилось стихотворение Уайльда с описанием борделя, увиденного на улице Лондона.
«Пришли покойники на бал, — написал Уайльд. — И пыль там вихри завила» (стихотворение «Дом блудницы», пер. Федора Сологуба).
— Можем мы присесть? — спросил у Кесслера Пилигрим.
— Конечно.
Они сели в уголке.
Высоко в небе кружил сокол. Перелетный скиталец.
Пилигрим начал перебирать в уме синонимы. Скиталец. Странник. Паломник.
Пилигрим.
Я.
Горе и потери порой пробуждают в нас благородство. Во всяком случае, Юнг считал свое решение благородным, хотя на самом деле оно скорее было великодушным. «Я отдам мистеру Пилигриму письмо леди Куотермэн», — решил он после гибели графини Блавинской.
Он даже в мыслях не произносил слово «самоубийство». Если эта женщина погибла от отчаяния, значит, Юнг отчасти виновен в ее смерти. Теперь он понимал, что должен был бороться и отстоять право графини на ее лунные фантазии, а не отдавать ее Фуртвенглеру, которого называл про себя сапожником.
Таким несколько извилистым путем он пришел к решению показать Пилигриму письмо. Раз ничего не помогает, нужно встряхнуть Пилигрима, чтобы он увидел источник своих собственных фантазий и подумал над тем, какую роль они играют в его желании покончить с собой. «Я хотел его оградить! — торопливо добавил про себя Юнг. — Хотел избавить его от боли, которую причинили бы ему последние слова близкого человека. Тогда это было совершенно оправданно».
Разумеется! Почти так же оправдано, как то, что ты впустил в свою жизнь молодую жеuщину, поскольку, по твоим словам, тебе это было крайне необходимо. Иначе вся твоя работа оказалась бы под угрозой, ибо… Как ты тогда выразился? Ты не мог сосредоточиться!.. Да, правилыю. Ты не мог сосредоточиться без секса.
Замолчи, а?
Я просто напоминаю. Ты употребил слово «oравданно», и я всего лишь хотел внести ясность.
Оклеветать!
Ну, если ты так считаеuшь, я больше не стаиу к этому возвращаться.
Да уж, пожалуйста.
Я хочу, чтобы ты оставался честным, Карл Густав, хотя бы с самим собой. Не говоря уже об Эмме, иапример…
Я отказываюсь слушать! Ты сведешь меня с ума.
Быть может, имеино этого я и добиваюсь.
Прекрати!
Ты в последнее время играл в новые игры? У меня есть одиа. Думаю, оиа могла бы тебя заинтересовать…
Оставь меня в покое!
Она называется «Могилы во мгле». Ты находишь подходящее кладбище, которых в Цюрихе и пригородах десятки, и садишься на закате в склепе с мертвецами. Это так стимулирует мышление!
Бога ради, перестань!
Это пробуждает самые поразительuые фантазии и дает пищу уму. А также червям, конечно, поскольку ты находишься в обществе трупов. Подумай о таких словах, как «разложение» И «nоражение». Безграничные возможности! Разложение. Поражение. Потеря. Я могу продолжать часами.
Не надо.
Разложение. Поражение. Потеря. Трусость. Лживость… Могилы во мгле, Карл Густав! Подумай. А я пока тебя оставлю. До свидания.
Во время этого внутреннего диалога Юнг сидел на палубе парома. На коленях у него покоилась открытая нотная папка. В ней лежали блокноты, запасные ручки и письмо Сибил Куотермэн Пилигриму. Юнг вытащил письмо, чтобы отвлечься. Все что угодно, лишь бы избавиться от проклятого инквизитора с его гнусными инсинуациями!
Ты сведешь меня с ума… быть может, именно этого я u добиваюсь.
Карл Густав вынул письмо из конверта и просмотрел его снова, одну страницу за другой. Что имела в виду леди Куотермэн, когда писала: «то, что смертные называют «гибелью», нам не грозит»? И кто эти посланцы — Мессажеры, якобы предсказавшие ее смерть? А также что это за Роща, в которой, как считала Сибил, должен произойти какой-то сбор? Фразы ее были совершенно загадочными, хотя, похоже, она не сомневалась, что Пилигрим все поймет. Но для Юнга ее слова являлись доказательством безумия леди Куотермэн, как две капли воды походившего на безумие Пилигрима.
В клинике, надев белый халат, он устремился на третий этаж, собираясь сразу же зайти к Пилигриму. Однако двери палаты 309 были открыты, и Юнг, охваченный любопытством, зашел внутрь.
Schwester Дора складывала и упаковывала балетные наряды графини Блавинской. Она заворачивала каждый из них отдельно в тонкую бумагу, а потом клала в бесчисленные картонные коробки, стоявшие на столах, креслах и кровати.
— Доброе утро, Schwester.
— Доброе утро, герр доктор.
Дора, держа в руках охапку тюля, сделала книксен. Юнг заметил, что она плачет.