Пилигрим
Шрифт:
Я спал. Просыпался. И меня находили. Всегда находили. Найденыш. Как нашла меня Сибил. Лежащего под деревом. Было ли это ореховое дерево? Или дуб? Не помню.
Восемнадцать. Восемнадцать лет. Мне всегда было восемнадцать при рождении. Или так казалось. До того были только сны.
Возможно, это смешно. Забавно. Он улыбнулся, но рассмеяться не смог.
Как было бы интересно вспомнить себя ребенком! По-настоящему, не во сне. Держать эту книжку в своей ручонке. Пытаться понять значение слов, глядя на них моими собственными детскими
«Это был голубой пиджак с медными пуговицами, вполне еще новый».
Или:
«Питер спросил ее, как пройти к воротам…
И еще:
«Мистер Макгрегор надел маленький пиджак и туфли на пугало, чтобы стращать ворон».
И дальше:
«Мама уложила его в кровать и заварила ромашковый чай. И она дала немного Питеру! Одну столовую ложку перед сном».
Пилигрим погладил страницы и закрыл книгу.
Барнаби? Бобби? Барраклюк?
Представим, что у меня есть двоюродный брат, чье имя начинается на «Бэ». Как бы я хотел, чтобы ею звали?
Бенедикт?
Предатель Арнольд (Бенедикт Арнольд (1741–1801) — один из самых знаменитых предателей в истории Америки, продавший англичанам военные секреты во время Американской революционной войны) — или же шекспировский балагур, завзятый холостяк, как и я сам (Герой комедии В.Шекспира «Много шума из ничего»)? Я никогда не был женат, хотя и выходил замуж, когда рождался женщиной…
Но я же не желаю, чтобы мой двоюродный брат был предателем только потому, что его имя начинается на «Бэ»?
Впрочем, не уверен. Предатель хотя бы знает, чего хочет. А мы, остальные, колеблемся и надеваем патриотические маски. Лучше уж раз и навсегда оказаться по ту сторону забора. Это по крайней мере означает, что у человека есть выбор, что его сознание живо и он способен спорить. Просто родиться американцем, англичанином, греком — ничего не значит, если у вас нет права выбора. У каждого человека должна быть возможность родиться вопреки чьим-то верованиям. Просто патриотом — это кандалы.
Ладно, Бог с ним, с Бенедиктом Арнольдом.
А шекспировский Бенедикт? Я мог бы проголосовать «за», но у него есть один недостаток. Он женился.
Пилигрим отложил книгу и сел на кровать. Бедняга Барраклюк! При Омдурмане…
Империя.
Он искоса глянул на обложку.
Голубой пиджак. Медные пуговицы. Редиски. Малиновка. Рукоятка лопаты. Ноги в шлепанцах.
Малиновка поющая. Питер в экстазе — грызущий. И растущая волокнистая фасоль. И вскопанная земля — разрыхленная и пышущая здоровьем. Великолепная. И малиновка с поднятой лапкой, и Питер, положивший ногу на ногу.
И каждый из них вторгается в чужую империю: огород мистера Макгрегора.
Почему все это кажется таким знакомым?
— Дай мне застолбить эту землю и посадить мою капусту, — сказал Пилигрим луне за окном. — Моя капуста будет вешками. Моими вешками, которыми я заявляю права на землю. Мою землю. А если ты ступишь на нее, не принимая всерьез мои вешки и намерения, моя жена запечет тебя в пирог.
Он улыбнулся и закрыл глаза.
Оставь Луну в покое — на ней нет вешек. Но когда-нибудь они на ней будут — и Барраклюк погибнет там, Как пить дать. За любовь к капусте и салату.
Кузен Бенедuкт, я приветствую тебя! Я уже по другую сторону этого спора. Я слишком часто видел, как люди пушками заявляют права на свой огород.
Как же, как же… ну как же его звали?
Бенедикт? Абу бен Адем (Герой стихотворения Ханта (Генри Джеймса) Лея О784-1859), английского поэта и журналиста)?
Пилигрим улыбнулся.
Benedictus qui venit in nomine Domine?
«Благословен Грядый во имя Господне…» (Евангелие от Матфея, 23:39; от Луки, 13:35)
Кролик Питер.
А теперь ее нет — последней, нашедшей меня. Она подошла ко мне, когда я лежал под деревом, и спросила: «Вы заблудились? Могу я помочь вам найти дорогу?»
В руках у нее была книга — детская книга, Как и эта. Братья Гримм.
«Мне двенадцать, — сказала она. — Ия уже слишком взрослая, чтобы читать волшебные сказки. Но книга была на полке, а я не могла заснуть… Вы знаете сказку про Генделя и Гретель?»
Я ответил: «Нет. Меня зовут Пилигрим».
А ее звали Сибuл — и ее дочь Темпл двадцать пять лет спустя подарит мне «Сказку о кролике Питере».
«Темпл Прайд, — прочел он снова. — С любовью от мамы, Рождество 1905».
Барраклюк. Капуста. Империя. Смерть.
Если бы только я мог вспомнить…
Он выключил свет и лег, натянув одеяло до подбородка.
Я буду лежать, и имя само ко мне придет.
Брамс. Бетховен. Бах. Боккерини. Беллерофон. Баал. Бэкон. Блеет. Бронтозавр. Баррu. Барнум. Белок. Блейк. Борджиа. Бульвер-Литтон. Бенджамин…
Бенджамин. Ну конечно! Мой кузен Бенджамин. Приветствую тебя!
Перед глазами у него стояла Темпл- такая, какой она была сегодня на станции, с Алисой, украшенной черным бантиком, братьями и сестрами по сторонам. Ее мать, Сибил, умерла. Погибла. Ушла. На самом деле ушла — в лес, вместе с Гензелем и Гретель, где они с Сибил встретились столько лет назад. Кто знает, позволят ли ему когда-нибудь последовать за ней?