Пилигримы
Шрифт:
Фред давно следил за ней своими неподвижными глазами. Он увидел тотчас, — так же, как Жерар, — что Валентина принадлежала к другой общественной категории, чем обычные посетители «Золотой звезды», может быть, к той самой, что Роберт Бертье и люди, говорившие в его присутствии об истории европейской культуры. Надо было сделать все возможное, чтобы получить о ней более точное представление. Может быть, эта девушка… Когда танец кончился и Жерар отвел Валентину к ее столику, — Фред видел, что там уже стояло шампанское, которого обычно никто не заказывал в «Золотой звезде», — он поднялся и направился туда. Но
— Здравствуй, мой милый, — сказал Жерар. Рот его был раздвинут в улыбке, но глаза смотрели холодно и свирепо.
— Здравствуй, патрон, — ответил Фред. Жерар не любил, когда к нему так обращались. Он предпочитал, чтобы его называли «господин Жерар». Но он сделал вид, что не обратил на это внимания. Он понизил голос и сказал:
— Если ты собираешься пригласить эту барышню…
— С вашего разрешения, патрон.
— Конечно, — сказал Жерар. — Я только хотел тебя предупредить, что обращаться с ней надо чрезвычайно деликатно. Если бы тебе пришла фантазия разговаривать с ней, как с Жинеттой или Ренэ, это было бы крайне неуместно и могло бы иметь самые печальные, — он подчеркнул эти слова, — последствия. Ты понимаешь?
— Господин Жерар, — сказал Фред, — я не слепой, у меня есть глаза. Вы можете быть совершенно спокойны.
— Я спокоен, — сказал Жерар. — Если кому из нас придется волноваться, то это тебе, а не мне. Я знаю твою репутацию, но помни, что есть случаи, в которых никакие личные качества помочь не могут. И верь мне, я знаю, что я говорю. Но я знаю также, что ты хороший парень.
Фред успел подумать, что за последнее время он наталкивается на препятствия, которых раньше как будто не было. Он закусил губу, но ничего не сказал и направился к столику Валентины.
Она давно была пьяна, он увидел это по ее туманным глазам. Почти не глядя на него, она положила ему руку на плечо и пошла танцевать. Его поразило ощущение свежести, которую он почувствовал, приблизившись к ней, белизна ее легкой блузки, длинные и чистые ее пальцы, квадратные часики на массивном золотом браслете. Он молчал первые секунды, не находя слов. 0 чем можно было с ней говорить?
Она заговорила первая. Ее взгляд упал на его башмаки с белым верхом и желтым низом, она улыбнулась широкой улыбкой и спросила пьяным голосом:
— Вы сутенер, да?
— Почему?
— Я не специалистка, — сказала она. От нее пахло холодным шампанским. — Но это видно по вашим башмакам.
Фред не понимал.
— Вы не знали? Двухцветные башмаки носят чаще всего сутенеры. Я об этом много раз читала. Расскажите мне, как вы работаете.
— Это не так просто, mademoiselle, — сказал Фред, — на это потребовалось бы много времени.
— Но у нас вся ночь впереди, — сказала Валентина. — Мы будем пить шампанское, и вы будете мне рассказывать, как вы работаете.
— Вас, вероятно, ждут ваши родители дома, mademoiselle, — сказал он.
— У меня нет родителей, — ответила она своим пьяным голосом. — Мой отец давно умер, мать тоже. Я живу у дяди. Эта старая обезьяна меня ненавидит, но он ничего не может сделать, потому что в его положении это невозможно.
— В его положении?
— Ну, да, — сказала Валентина, — он сенатор. Я
— Mademoiselle, — сказал он, — если это вас действительно интересует, мы можем с вами как-нибудь встретиться, я с удовольствием…
— Хорошо, позвоните мне по телефону до двенадцати часов дня, — сказала она. Она была совершенно пьяна. — Если вам ответит горничная, попросите mademoiselle Valentine. Вот номер, — она дала ему номер телефона. — Как ваше имя?
— Фред.
— А? — сказала она с удивлением. — Вы английского происхождения?
— Нет, меня так называют. Мое настоящее имя Франсис.
— Хорошо, скажите, что звонит Фред. Вы не забудете?
— Будьте покойны, mademoiselle Valentine, — сказал он, — я не забуду.
Танец кончился, он отвел ее к месту и ушел.
— Хорошая бабенка, — сказал ему Дуду. — Я приглашу ее на следующий танец.
— Боже тебя храни даже думать об этом, — сказал Фред. — Забудь о ее существовании. Дуду пожал плечами.
— Это неважно. Не то чтобы меня интересовала одна какая-нибудь девушка больше, чем другие. Я люблю музыку и танец, ты понимаешь?
— Да, — сказал Фред.
Через десять минут они выходили из дансинга. Недалеко от входа стояли двое полицейских, немного дальше — такси с опущенным флажком счетчика. Шофер в сером халате прохаживался по тротуару.
— Задержан? — спросил его Фред, остановившись на минуту.
— Жду уже полтора часа.
— Не скучаешь?
— А как ты думаешь? Счетчик идет, километров не делаешь, бензина не тратишь — одно удовольствие. И не гоняешь машину по всем улицам. Так спокойнее. А я люблю спокойствие, что ты хочешь. Я такой.
— Ты полон благоразумия, — сказал Фред, хлопнув его по плечу. — А я вот не люблю спокойствия.
— Il faut de tout pour faire un monde, [7] — сказал шофер. — Спокойной ночи.
7
Нужно все делать для того, чтобы избежать трудностей (фр.)
— Спокойной ночи, — ответил Фред.
— Il faut de tout pour faire un monde, — повторил Дуду. — Что он, собственно, хотел сказать?
— Он хотел сказать, — ответил Фред — глаза его пристально смотрели на матовый белый шар уличного фонаря, в котором мягко растворялся взгляд, упиравшийся в светлую муть, — что ты хороший парень, но что пороха ты никогда не выдумаешь. Дуду посмотрел на него и ничего не ответил. А в «Золотой звезде» Валентина допивала шампанское. Все смутно плыло перед ее глазами, по-прежнему играли гармоники, сквозь которые временами доходили звуки рояля. Напудренное лицо Жаклины смотрело в сторону Валентины с ненавистью, как ей казалось. Она вспомнила почему-то портрет Рембо, юношеское и преступное его лицо, — и вдруг что-то обожгло ее на секунду, какое-то понимание, мгновенно от нее ускользнувшее. Она не знала, что это было, — может быть, Жаклина, может быть, Рембо, может быть, мысль о том, что за этим дымом, за прохладным туманом шампанского, за гармониками и роялем вдруг возникает, как во сне, черная и холодная пропасть. Она покачнулась на стуле и едва не упала. Жерар, все время следивший за ней, подошел к ее столику.