Пилот-девица

Зорич Александр

Ближайшая неделя прошла для Василисы как во сне. Ведь на сон она больше всего и походила.

Начать с того, что большую часть дня Василиса и Стас проводили в постели.

Они мало ели. За неделю едва ли раз были на завтраке. И ни разу не были на ужине. Их хватало ровно на то, чтобы регулярно посещать обед – к слову, всегда по-клонски бестолковый и сытный, с немыслимым обилием чечевицы и простокваши.

Нет, они вовсе не предавались безумию плотской страсти от рассвета и до заката – как, возможно, могли бы подумать иные читатели из числа студентов-первокурсников.

Они просто лежали.

Лежали, тесно прижавшись друг к другу.

Лежали обнявшись.

Лежали и разговаривали.

Лежали и не разговаривали.

Случалось, Станислав пел. Лежа.

Случалось, Василиса аплодировала ему – и снова лежа.

Частенько они смотрели визор – лежа, всё лежа.

С визором получилось забавно – единственным каналом на русском в гостинице "Ипподром" был "Первый Женский". Канал проблемных женских ток-шоу с психоаналитическим уклоном.

На этих самых ток-шоу женщины делились со зрительницами наболевшим, рассказывали истории из своей нескучной жизни, вспоминали, играли, переигрывали,

плакали.

С жанром ток-шоу Василиса была совершенно незнакома – на Большом Муроме они популярностью не пользовались и, по-видимому, их особенно и не снимали, а московитские ток-шоу не транслировали.

Поэтому всё, что происходило в голубом квадратике на стене номера Стаса, казалось Василисе... откровением. И в плохом, и в хорошем смысле этого слова.

Василиса смотрела на экран визора как иные подглядывают в дверные щели. И интересно, и неловко, и нет сил бросить.

А вот Станислав, который, по его собственным увереньям, четыре года проработал в провинциальной студии редактором программ о культуре, во время заплывов Василисы по голубым видеоволнам предпочитал банально отсыпаться – в отличие от девушки, ему их совместные альковные марафоны давались с некоторым, простительным для его возраста, напряжением...

Станислав в очередной раз захрапел, а растрепанная, простоволосая Василиса потянулась за пультом дистанционного управления.

На экране возникло не самое любимое, но исправно будоражащее ее чувствительную девственную душу шоу "Женщины, которые любили слишком сильно".

Ведущая, доктор Лесная, внимательно слушала очередную исповедующуюся – женщину трудной судьбы. Одну из тех, кто любил "слишком сильно".

Камера взяла крупный план исповедующейся. Красивое, чуть изношенное лицо с выраженной носогубной складкой курильщицы, каштановые волосы с элегантной сединой.

– Самое ужасное в людях с зависимостями, – тихим голосом говорила она, глядя на зрителя помертвевшими, выцветшими от боли глазами, – я имею в виду, конечно, алкоголиков и наркоманов, это то, что с наступлением сегодня они уже совсем не помнят, что было вчера. А позавчера для них – это как времена плейстоцена. Ясно, что нечто такое там доисторическое ворохалось. Даже кто-то кого-то трахал в тени реликтового папоротника. Но кто? Кого? Теперь, из уютного грядущего не разберешь. Человек, с которым я хотела связать свою судьбу, казалось, страдал всеми зависимостями сразу – он курил, пил, употреблял таблетки и порошки. Он говорил мне: "Я люблю тебя так, как никого никогда не любил до тебя, и я лучше наложу на себя руки, чем сделаю тебе что-то плохое". А на следующий день шел и обещал брак другой женщине! И тоже признания, поцелуи... А на следующий день после следующего дня он, как ни в чем не бывало, приходил ко мне и говорил: "Если завтра я умру, я умру с твоим именем на губах". А на следующий день после этого обязывающего заявления шел и трахал свою домработницу, несчастливую толстомясую женщину с несложившейся жизнью... Вначале я думала: это от врожденной подлости. Теперь понимаю: бедолага просто не помнил, что было вчера. Каждый день для него жизнь начиналась заново. И каждый день в этой жизни появлялась новая любовь навеки...

После этих слов Василиса не выдержала и выключила передачу. Зажмурилась. Закрыла лицо руками.

На секунду та боль, что водоворотом вертелась в глазах рассказчицы, отозвалась в ее сердце болезненным уколом.

Она была уверена, что женщина не врет.

Что всё так и было.

Василисе страшно было подумать, что с ней может произойти что-то подобное. Нет, не может! Никогда и ни за что! Потому что она – она ведь разбирается в людях. А Стас – он совсем не такой. Он не обманщик. Он, считай, даже и не пьет, даже снотворного не принимает.

А потом она выключала свет и, устроившись рядом с сопящим уже Станиславом, живот к спине, с головой ныряла в беспокойный, полный нечаянных мимолетных ласк, сон.

Василиса сама не могла объяснить, когда же она умудрилась полюбить этого немногословного и, по-видимому, не слишком много чувствующего человека – Стаса.

Какая ведьма наколдовала эту любовь? Вот чего не могла понять Василиса.

Жил-был незаметный сосед. Пел арии на итальянском. И вдруг... Безо всякого приворота, алкоголя, шпанской мушки... Просто на следующий день она проснулась утром и поняла, что любит.

Она не знала, что делать с этим новым, требовательно распирающим душу изнутри, чувством. Как с ним обходиться? Как вообще должны поступать девушки, которые вот так вот, нежданно полюбили?

То есть Василиса знала, как должны поступать в таких случаях девушки ее родины, Большого Мурома. А именно – во время следующего свидания на берегу реки Красная, под ивушками-голубушками, просить своего дролечку засылать сватов и молиться покровителям рода, чтобы всё как следует устроили, и свадебку, и совместную жизнь. А здесь – на этой странной планете, где водятся василиски, где никто не говорит по-русски, где с неба сыплются чужаки, посреди такой странной войны...

По-видимому, не знал этого и Стас.

"Просто не думай об этом!" – советовал он Василисе. И весомо клал руку ей на бедро.

И она не думала – потому что была послушной девочкой. А еще потому, что думать с мужской рукой на бедре ей было трудновато.

А потом, когда все заканчивалось и Стас засыпал, она привычным жестом нашаривала пульт и врубала "Первый Женский". И оттуда вновь лились потоком обжигающие, предостерегающие слова.

– Знакомьтесь! Меня зовут Герда, – говорила красивая молодая девушка с аквамариновыми глазами. – Три года назад у меня был любимый мальчик по имени Кай. Мы вместе владели садиком под крышей, и разводили в нем розы, алые и белые. Нам было так хорошо друг с другом, что, казалось, никому и никогда на земле не было лучше. Но однажды злой тролль разбил над нашим городом свое колдовское зеркало и один крохотный осколок попал в сердце моего Кая. Пронзенное осколком сердце Кая стало ледяным. А на следующее утро его увезла в свои звенящие стужей чертоги Снежная Королева. Поскольку я любила Кая, я тотчас отправилась искать его, хотя даже не знала толком, куда же мне следует идти. Путь оказался далеким. Много месяцев я гостила в заколдованном саду чародейки, которая хотела обманом сделать меня своей дочерью, захлебываясь сладкой патокой ее доброты. Неделю за неделей я ожидала милостей от принца и принцессы, которые друг в друге души не чаяли.

Однажды они все-таки прониклись сочувствием моему аховому положению и пожаловали мне теплую одежду и карету, чтобы я могла продолжить свои поиски. Еще месяц я провела в плену у Маленькой Разбойницы, трогательной жестокой грубиянки, которая отобрала мою карету и одежду, а меня посадила в свой зверинец, как какую-нибудь выхухоль. Там, в клетке у Маленькой Разбойницы, я и познакомилась с украшением зверинца, Северным Оленем, который рассказал мне о Снежной Королеве, которая твердой (поскольку ледяной!) рукою правит его далекой родиной. Вскоре Маленькая Разбойница сжалилась и отпустила нас, и Олень сразу же повез меня туда. Путь был тяжел – от пронизывающего северного ветра коченели руки. Мои тяжелые орехово-русые кудри превращались в сосульки и звенели в такт неспешному галопу моего Оленя. А потом мы с Оленем ночевали у доброй лапландки. И снова шли. Мы вместе ели подсоленный мох – потому что ничего более съедобного у нас в запасе не водилось. Припоминаю, как для нас колдовала могущественная финка и я просила добрую бабушку сварить для меня зелье. Зелье, которое даст мне богатырские силы, потребные для победы над той, что похитила любимого... У входа во владенья Снежной Королевы, перед ледяным мостом, мой верный Северный Олень, слизнув своим длинным языком слезу, покинул меня – закон, сказал он, таков, что дальше я должна идти сама... И я, подобрав грязный подол шерстяной юбки, взошла по стеклянным ступеням дворца Снежной Королевы. Мое сердце билось часто, ведь я знала: сейчас все решится. И вот я увидела его, моего милого смуглокожего, темноволосого Кая. Он, завернувшись в клетчатый плед, сидел на блестящем полу в центре тронного зала и, словно бы всем телом натужившись, пытался сложить из осколков льда слово "вечность" – Снежная Королева пообещала ему, что если он сумеет это сделать, она вернет ему утраченную свободу. Однако "вечность" никак не складывалась... Поначалу Кай не узнал меня. Но я не обиделась, ведь знала, что он заколдован! Чтобы расколдовать его, я начала петь ему нашу любимую песню о цветущих розах, ту песню, что так часто звучала в нашем саду под крышей. Я не добралась и до третьего куплета, когда мой Кай вспомнил меня! А льдинки заплясали так весело, что сами, сами сложились в слово "вечность"! Я не могла поверить! Кай свободен! Господи! Вот оно, чудо! Ослепительная вспышка счастья! Предощущение будущего, будущего с Каем, буквально затопило меня, я утонула в нем, как муха тонет в теплом меду. Я нежно, как во сне, касалась пахнущей дорогим одеколоном щеки Кая своими сухими губами и каждое мое прикосновение вопило: "Мы, эти прикосновения, стоили того, чтобы идти к нам через полмира!" Мы обнялись. И я поклялась, что никогда, до самой смерти, не предам и не обижу его, моего единственного. Я была так взволнована, что не сразу поняла, что мы в тронном зале не одни. И что рядом находится еще одна девочка. Точнее, женщина. Но это была не Снежная Королева, встреча с которой меня так страшила. Эта женщина вообще не была королевой. Скорее, чем-то противоположным всему королевскому. Она говорила громким вульгарным голосом и интонировала так, как принято в удаленных спальных районах, где между пивом и футболом коротают деньки сонные безработные. У нее была внушительная и бесформенная грудь недавно состоявшейся матери и пережженные щипцами для завивки жиденькие желтые волосенки, волосы-пакля. Я не сразу поняла, что она говорит – у меня перед глазами всё плыло от ощущения разверзающейся бездны. Но смысл ее речи сводился к тому, что пока я, дурочка Герда, страдала в плену у чадолюбивой чародейки, пока я мочилась в ведерко в зверинце, пока переправлялась через ледяные потоки на спине Северного Оленя, Кай писал комменты в ее уютный интернет-дневничок, они мило шутили и даже ходили в ресторан, и что теперь у них любовь и отношения, и даже это вот свидание, над самочинно собравшимся словом "вечность", оно не просто так, а символизирует вечность их любви, и что в будущем они поженятся, ведь они так хорошо подходят друг другу – эта женщина и Кай. Женщина с волосами-паклей объясняла мне, обмертвелой, что у них с моим единственным много общего – например, они оба привыкли к роли обиженных жизнью сироток, оба любят бурбон и считают, что жизнь страшно смешная штука, вокруг одни мудаки, и что никому нельзя верить. И, между прочим, Снежная Королева – она вовсе даже не против их отношений и даже предложила сдать им за скромную плату пустующее северо-восточное крыло своего дворца... Отчаянными глазами я посмотрела на Кая. Скажи мне, что она лжет! Но Кай отвел взгляд, густо покраснел, затем вдруг побледнел, наконец закрыл лицо руками, и прямо так, сквозь пальцы, потребовал коньяка с колой, и, его не дождавшись, начал мямлить нечто в том духе, что сказанное женщиной с желтыми волосами-паклей является в какой-то степени правдой, и что жизнь – сложная штука, Герда, и что он с самого начала нашей истории подозревал какой-то подвох, да вообще, раз уж об этом зашла речь, он уже давно устал от моего внимания... А потом он сразу начал орать, что ненавидит нас обоих, что я зря приперлась сюда, к черту на рога, лучше бы я сидела дома и вязала свои гребаные кружевные салфетки, и что я должна была бы бережней относиться к потребностям его сложной личности, и что если бы я не была такой чистенькой, такой красивой и такой тошнотворно-идеальной... Что он еще говорил, мне теперь уже не вспомнить. Потому что я бросилась прочь из чертогов Снежной Королевы и, не разбирая дороги, побежала туда, где, как я помнила, располагалось жилище бабушки-финки. Возле ледяного моста, что соединял остров Снежной Королевы с Финляндской Республикой, меня ждал мой верный Северный Олень. По его смущенному виду я поняла, что он с самого начала был готов к чему-то подобному – может быть, потому что внимательно слушал мои рассказы о характере Кая? Собрав последние силы, я взобралась на спину Оленя, обняла его за шею и ткнулась зареванным красным носом в жесткую шерсть на его загривке. Мы мчались и мчались на юг, туда, где жили люди, которые когда-то звали меня Гердой, туда, где под крышей расцветали розы в нашем с Каем садике. Ну то есть розы были больше не "наши с Каем". А просто розы, ничьи.

...На слове "ничьи" Василиса проснулась и рывком села на смятой постели.

В номере было душно и противоестественно темно (было новолуние, плюс в Рахше случились проблемы с энергоснабжением – джипсы!). Рядом похрапывал Станислав, по-покойницки сложив руки на своей слабооволошенной узкой груди. Во сне его лицо было недовольным и каким-то, что ли, брюзгливым.

В те мгновения Василисе было так страшно, как не бывало никогда в жизни. Даже в кратере Смеющегося Курильщика, когда из прохладной тьмы на нее вышел кибернетический мул с притаившимся под брюхом василиском, и то было как-то... веселее.