Пилот МИГа - последний полет лейтенанта Беленко
Шрифт:
Когда выяснилось, что американские „консультанты” уже в пути, чтобы принять участие в японском „расследовании”, советскому правительству стало ясно, что у него нет шансов предотвратить изучение самолета американцами. Поэтому они переключили пропаганду на население внутри страны и усилили давление на Соединенные Штаты. 14 сентября ТАСС предпринял попытку представить Беленко как героя и патриота, похищенного вопреки своей воле заокеанскими „темными силами” при потворстве неискренних японцев. Согласно ТАСС, Беленко сбился с курса во время обычного тренировочного полета, остался без горючего и вынужден был приземлиться в Хакодатэ. Был пущен слух (на эту удочку попались и некоторые западные корреспонденты), что Беленко поддерживал радиосвязь
Министр иностранных дел СССР Громыко, прилетевший в Нью-Йорк 20-го сентября, на вопрос о Беленко ответил: „Этот инцидент подлежит обсуждению с американцами”. Вечером того же дня на ужине с Генри Киссинджером в гостинице „Уоллдорф Астория” Громыко подчеркнул, что возвращение Беленко является настолько важным для Советского Союза, что „лично Брежнев занялся им”. „Мы не уверены, — сказал Громыко, — что человек, представленный нам в Токио, был Беленко. Подозрение, что Беленко похищен и задерживается против своей воли, надолго осложнит советско-американские отношения; но оно рассеется лишь в том случае, если нашим представителям и советскому врачу будет разрешена продолжительная беседа с Беленко”.
В Вашингтоне советские дипломаты старались организовать в Конгрессе настроения в пользу возврата Беленко. Работник советского посольства доставил письмо от жены пилота, Людмилы, и его матери в канцелярию члена Палаты представителей Данте Фасцелла, председателя комиссии Конгресса, наблюдающей за выполнением Хельсинкских соглашений. Судя по почерку, письмо было действительно написано женой Беленко, но его душещипательный текст был, вне всякого сомнения, составлен в КГБ.
Людмила и ее свекровь обращались к конгрессмену с просьбой подтвердить свою преданность принципам прав человека и помочь их сыну и мужу освободиться, чтобы воссоединиться с Людмилой и убитой горем семьей.
Советское посольство направило посланника — советника Юлия Воронцова в Госдепартамент — еще раз потребовать „достаточно продолжительной” встречи советских представителей с Беленко.
В Москве министерство иностранных дел организовало мелодраматическую пресс-конференцию для представителей советской и иностранной печати: на пресс-конференции появились жена Беленко и его мать, которую он видел в последний раз двадцать семь лет назад, когда ему было всего два года. Представитель министерства иностранных дел Лев Крылов, ведущий пресс-конференцию, объявил с самого начала, что распространяемые „западной пропагандой” сведения, будто Беленко добровольно улетел в Японию, поскольку был неудовлетворен жизнью в Советском Союзе, являются „бессовестным вымыслом”. „Все это ложь от начала до конца”.
Людмила казалась взволнованной и перед кинокамерами не могла сдержать слез. „Мы не верим и никогда не поверим, что он добровольно оказался за рубежом! У меня нет никаких сомнений в любви Виктора и его преданности семье. И это дает мне полное право сказать, что с Виктором случилось что-то ужасное, он нуждается в помощи, и я обращаюсь к вам с просьбой помочь ему”.
В воскресенье, — продолжала она, — накануне этого ужасного случая, Виктор весь день играл и гулял с нашим сыном, как обычно в свои свободные дни. Они лепили фигурки из пластилина и читали сказки. Я испекла пирог, Виктор помогал мне… Мы поужинали и легли спать. Виктор напомнил мне перед сном, что скоро день рождения его друга, и предложил купить ему в подарок хрусталь. Утром шестого сентября он сказал, что вернется из полета рано и заберет сына из детского сада. Как обычно, он поцеловал меня и Диму перед уходом.
Ничто не предвещало беды. Я уверена, что в ним или с машиной что-то случилось во время полета,
Сообщение западной прессы, будто мой муж запросил политическое убежище в Соединенных Штатах, является злостной неправдой. Я полностью уверена, что эта просьба сфабрикована вопреки его воле.
Наша семья жила дружно. У нас хорошая квартира со всеми удобствами. Мой муж хорошо зарабатывал. Его ценило командование. Он патриот. За свою службу он получал только благодарности. В школе у него были только отличные отметки. До сегодняшнего дня мы не имеем никаких сведений о Викторе. Разве это не говорит о том, что он не принадлежит себе, что его насильно задерживают в Америке?"
Всхлипывая, Людмила читала вслух письмо, которое она послала мужу: „Дорогой, я убеждена, что-то ужасное случилось с тобой… Мой дорогой Виктор, мы ждем тебя дома, возвращайся скорей. Меня официально уверили на самом высоком уровне, что тебя простят, даже если ты и совершил ошибку… Сделай асе, что в твоих силах, чтобы добиться возвращения на родину”. Вся в слезах. Людмила сказала представителям прессы, что она обратилась с личной просьбой к президенту Форду, и прочитала еще одно место из того же письма к мужу: „Я полагаюсь на его (Форда) человечность. Несмотря на то, что это касается только нас лично, он тоже отец и может понять наше горе. Сделай так, чтобы мы все трое — ты, я и наш сын — снова были вместе!”
Выступление матери Беленко, срочно доставленной с Кавказа в Москву, нарядно одетой, тщательно причесанной и, видимо, до мелочей проинструктированной, как себя вести, было тоже вполне на высоте — если учесть, что ей, собственно, нечего было сказать о человеке, которого в последний раз она видела двухлетним ребенком. Она не рыдала, как Людмила, хотя и обронила слезу и прикладывала к глазам белый платочек. Ее слова были обращены к матерям, в особенности к матерям советским:
— Мой сын Виктор всегда был патриотом. Как в семье, так и на службе он был предан долгу и прямодушен. Я уверена, что с ним произошло несчастье. И мне, как матери больно, что кто-то желает использовать беду моего сына в своих интересах, не допустить его возвращения на родину. Кто знает моего сына лучше матери? Поэтому я говорю, что мой Виктор честен перед родиной и мною.
Крылов закончил пресс-конференцию повторным обвинением коварных японцев в „произволе и беззаконии” и упреками в адрес президента Форда. Поведение Беленко в Японии свидетельствовало, утверждал Крылов, что его перелет был совершен непреднамеренно:
„Чем же еще можно объяснить его предупредительные выстрелы, когда неизвестные лица пытались подойти к самолету, и его протесты против фотографирования? Японские власти применили к Беленко силу. Он был в наручниках, на голову накинут какой-то мешок, его затолкнули под заднее сиденье машины, когда увозили… Совместное японо-американское похищение Беленко — это произвольные действия бездушных людей и грубое нарушение Хельсинкских соглашений, только недавно подписанных тем же президентом Фордом!”
Авторы сценария, разработанного для жены и матери Беленко, сделали в нем несколько ошибок. Людмила не пекла пирогов. Беленко не целовал жену и сына утром на прощанье, потому что уехал на базу, когда они еще спали. Он не мог обещать забрать ребенка из детсада, потому что независимо от времени окончания полетов, Шевцов запретил офицерам покидать базу до шести часов вечера.
Подобно многим летчикам-истребителям, Беленко действительно хотел бы стать испытателем самолетов. Однако и он, и все кругом знали, что без связей в Москве это желание неосуществимо, и никогда не обращался к командованию с такой просьбой.