Пилот первого класса
Шрифт:
— Да нет... Московская, — Сказал он и посмотрел мне в глаза.
В это время мы танцевали, и поэтому мне было очень удобно тихонько поцеловать его. Я поцеловала его в щеку, а он слегка отстранился, улыбнулся благодарно, и только.
И тогда я поняла, что я полная дура. Самоуверенная идиотка.
Он действительно думал о московской девочке. Только я к этой девочке не имела никакого отношения. Мало ли у нас в Москве девочек!..
И чтобы не разреветься, я схватила его форменную фуражку, натянула ее себе на голову и весело закричала:
— Ребята! Я
Димка посмотрел на меня, мгновенно сбросил с себя оцепенение, вскочил на стул и, дурашливо воздев руки к небу, отчаянно закричал:
— Нет у нас авиации, нет! Мы, как говорит мой друг и учитель Константин Климов, задворки гужевого транспорта, по недоразумению снабженного крыльями...
Тут же в дверь просунулась голова старухи — дежурной по этажу. Она, наверное, решила, что настала самая пора заступить на пост блюстителя нравов.
— Посторонних попрошу... — гнусаво сказала старуха. — Проживающие, проводите гостей сей минут.
... Мы шли по пыльным ночным улочкам, и нам было очень весело. Этот рыжий симпатяга совсем разошелся и был просто очарователен.
— Как известно, «мы рождены, чтоб сказку сделать былью»... — говорил он. — Лично я рожден именно для этого. Так вот, все, что знаете про авиацию вы, прекрасные столичные дамы, это сказка... Все, что знаем мы, наивные воздушные провинциалы, это быль. Итак: наше совершенно несекретное хозяйство располагает тремя примусами типа «Ан-два» здесь и четырьмя аппаратами тяжелее воздуха в колхозах. Тип тот же. Летают на них, заметьте себе, разные категории летчиков... Сей минут, как говорила высоконравственная старушка из Дома колхозников...
Димка выскочил на два шага вперед, повернулся лицом к нам и, осторожно отступая назад, сделал вид, будто ударяет в гонг:
— Бомм-м! Категория номер один! Только что привставшие с авиашкольной скамьи пилоты, для которых вышеназванный тип аэроплана — первый в их юной и чистой судьбе. Основной их недостаток состоит в том, что они молоды и свободолюбивы. Ярчайший представитель первой категории — ваш покорный слуга!..
Тут Димка так смешно поклонился, что мы захохотали.
— Бомм-м-м! Категория вторая! Тип самолета тот же. Возраст тридцать пять — сорок... Им ничего не хочется, им никуда не хочется, им здесь хорошо — они командиры. Им все нравится... На досуге они воспитывают представителей первой категории — вашего покорного слугу...
Мы хохотали как сумасшедшие. В этом рыжем Димке не осталось ни следа от той скованности, с которой он в начале вечера переступил порог нашего номера.
— Бомм-м-м! — крикнул Костя, включаясь в игру. — Категория третья. Тип самолета тот же! Последний в их жизни тип... Возраст историко-революционный... Продолжай, «покорный слуга»...
— Что? — не понял Димка.
— Про своего давай!
— Ладно тебе... — негромко сказал Димка. — Не трогай его.
И тут я увидела в лице Климова что-то новое. Он еще улыбался, но глаза его уже смотрели недобро. Я так и знала — он не простит, что «первым парнем» среди нас все-таки оказался
— Всех можно, а его нельзя? — спросил Климов.
— А его нельзя, — ответил Димка.
— Что правда, то правда, — неожиданно согласился Костя. — Его трогать нельзя. Инвалидов вообще грех обижать...
— Климов! — предостерег его Димка.
— Что «Климов»? Что «Климов»?.. Думаешь, я не понимаю, зачем он тебя вторым пилотом взял?! Он же скоро своих штанов видеть не будет, надеты они на нем или нет...
— Ну, Климов... — умоляюще проговорил Димка.
Но я видела, что Климов уже не мог остановиться.
— По скольку он тебе за каждую посадку платит, поводырь? «Слуга покорный»... — зло рассмеялся Климов.
Димка внимательно посмотрел на красивую, злую и веселую физиономию Климова и ударил по ней что было силы.
— Гад! — хрипло выкрикнул Климов и бросился на Димку.
Но Димка ударил его еще и еще раз, и в это же время улицу распорол милицейский свисток.
От угла к нам бежал худенький младший лейтенант в охранении двух огромных дружинников.
Климов услышал свисток, увидел милицию и юркнул в подворотню.
Я сняла со своей головы Димкину фуражку и сказала Вере:
— Так... Недурненько погуляли... Правда?
АЗАНЧЕЕВ
Когда по вызову Селезнева я пришел к нему в кабинет, то увидел стоящую у дверей Катерину Михайловну и самого Селезнева, ходившего из угла в угол.
— Доброе утро, — сказал я.
— Здравствуйте, Виктор Кириллович. Одну секунду... — ответил мне Селезнев и повернулся к жене: — Нету у меня машин, Катенька... Все в разгоне. Мне и самому сейчас машина позарез нужна... Ты иди к себе. Я что-нибудь придумаю.
Катерина Михайловна вышла, а Селезнев пристально посмотрел на меня, подумал и произнес:
— Тут у меня к вам дельце маленькое... У вас когда вылет?
— В тринадцать сорок.
— Ну я думаю, что сегодня вылетов вообще не будет. Просветов не предвидится... Но на всякий случай...
— Слушаю вас, — сказал я.
— Тут вот какая штука... — Селезнев повернулся ко мне, и я увидел, что он чем-то сильно огорчен. — Из милиции звонили. Ночью задержали Соломенцева. Он сейчас у них. Просили приехать кого-нибудь из командования. Разобраться. Сергей Николаевич сегодня отдыхает, да и мне самому не хотелось бы его беспокоить... А тут еще машин нет ни черта!.. А ведь вы замполит эскадрильи, да еще и моторизованный, вам, как говорится, и карты в руки. Не съездите ли?
— За что его задержали?
— Пьяная драка.
— Странно... — удивился я.
— Действительно странно, — согласился со мной Селезнев.
Он посмотрел на меня, помедлил и добавил:
— И еще... Захватите, пожалуйста, Катерину Михайловну. Ей медикаменты получить нужно.
Ну чем не «Педагогическая поэма»?! Это что же, проверка доверием, что ли? «Риск — благородное дело»? А что, если, уважаемый Василий Григорьевич, увезу я вашу жену навсегда, на всю мою счастливую жизнь?..
— Слушаюсь, — ответил я.